С трудом выдернув из руки почти насквозь проткнувший ее сучок и зажав оставленную им кровоточащую ранку, молодой человек завалился на бок возле дерева, чуть не плача от боли и досады. В голове промелькнула мысль о том, чтобы еще раз позвать теперь уже бывшую подругу и все-таки вымолить у нее прощение, но Стас отогнал ее – было ясно, что зеленоглазая красавица не придет и что она собирается мстить ему до конца.
Еще некоторое время – может, несколько минут, может, час – Станислав лежал под деревом, мелко дрожа и уговаривая себя встать. Он не знал, куда идти, не верил, что сможет найти дорогу, но что-то в глубине его души – возможно, тот же внутренний голос, который слишком поздно предостерег его во время разговора с подругой – убеждало его, что оставаться на месте нельзя. Надо было попробовать идти хоть куда-нибудь – но не сдаваться, не отказываться от борьбы.
Издав еще один стон, совсем слабый и жалкий, молодой человек снова приподнялся, сел, опираясь плечом о сосновый ствол, и стал шарить руками по земле в поисках какой-нибудь обломанной ветки, которую он смог бы использовать в качестве клюки. Но вокруг была только земля и выпирающие из нее корни, кое-где покрытые мхом, и тогда Станислав попробовал отползти от дерева на четвереньках, надеясь, что рано или поздно ему под руку попадется какая-нибудь палка, на которую он сможет опереться.
Оказалось, что ползти таким образом куда легче, чем идти с поврежденной ногой: наступать на левую руку тоже было больно, но она все-таки слушалась, и вскоре молодой человек наловчился двигаться довольно быстро. Левый рукав промок от крови и прилип к коже, и это тоже вселяло в заблудившегося молодого человека оптимизм – получилось что-то вроде повязки, остановившей кровь.
Сколько он так полз в полной темноте, Стас тоже не знал. Время от времени он натыкался на деревья, кусты или пни, сворачивал в сторону и, обогнув препятствие, двигался дальше. Потом, наконец, ему под руку подвернулась толстая изогнутая палка, и когда он попробовал встать, опираясь на нее, она выдержала его вес и не сломалась. Это было очень вовремя – ладони и колени у Камского к тому времени превратились в четыре кровоточащие ссадины. Правда, идти, даже с палкой, он мог гораздо медленнее: каждый шаг приносил ему новую боль, а с ней – еще и мысли о том, чтобы бросить все, улечься под каким-нибудь деревом и больше не подниматься.
Он был почти готов так сделать, когда внезапно обнаружил, что непроницаемый мрак вокруг него словно бы слегка рассеялся. Появились контуры деревьев, стволов и веток, словно их освещал какой-то далекий, невидимый Станиславу источник света. Но до утра было еще далеко, а если бы его глаза смогли настолько привыкнуть к темноте, это случилось бы гораздо раньше…
Ничего не понимая, Стас остановился, завертел головой и вздрогнул, увидев слева от себя два далеких, но достаточно ярких бело-голубых огонька. Они словно бы шевелились, мерцали – и даже как будто бы приближались… Молодой человек с ужасом подумал, что забрел в болото, где горит природный газ, но внезапно огоньки сдвинулись вправо и теперь уже совершенно точно стали двигаться в его сторону. Они увеличивались в размерах, и вскоре учитель смог разглядеть их форму – это были вытянутые вверх треугольники с острым верхним углом.
Камский уже ничему не удивлялся – он просто смотрел на плывущие ему навстречу огоньки. Они все приближались – медленно, плавно, а потом вдруг резко метнулись в сторону и снова медленно двинулись к измученному человеку, причем расстояние между ними все время оставалось неизменным. Наконец, треугольные огни, по краям которых трепыхались мелкие язычки пламени, замерли совсем близко от Станислава, освещая деревья вокруг него – он даже ощутил исходящее от них легкое тепло. Так они и стояли некоторое время друг против друга: человек и невидимое существо с горящими синеватым пламенем ушами. А потом уши вдруг снова пришли в движение и стали медленно отдаляться, с легкостью проходя сквозь попадающиеся им на пути стволы деревьев и камни. Они отодвинулись на пару метров от Камского и остановились, после чего снова чуть-чуть приблизились к нему и опять отступили назад. Не было никаких сомнений – тот, кому принадлежали эти уши, звал его за собой.