– Хорошо, gata, расскажи мне об испанском золоте.
– Меня зовут Ева, а не кошка.
Она дотянулась до лифчика, который Рено отложил в сторону, и взяла его.
– Говоришь, Ева? Я как-то этим не удивлен. Но я не Адам, поэтому не пытайся кормить меня яблоками.
– Это будет твоя потеря, а не моя, – пробормотала она. – Мне говорили, что мой яблочный пирог – лучший из всех к западу от Миссисипи и к северу от рубежа Мейсон—Диксон, а, может, и еще южней.
Ева торопливо застегивала лифчик неловкими пальцами. Она понимала, что едва избежала непоправимого.
И была благодарна, что этот искатель приключений держит слово.
– Меня больше интересует золото, чем яблочный пирог, – возразил Рено. – Ты помнишь это?
Он погладил Еву по бедру. Это выглядело и как ласка, и как угроза.
– Дон Лайэн был потомком испанских дворян, – быстро проговорила Ева.
Она посмотрела на его руку, затем ему в глаза, недвусмысленно напоминая ему об их сделке. Он медленно убрал руку.
– У одного из его предков имелось разрешение короля на поиски металлов в Нью-Мексико, – продолжила Ева. – Другой был офицером, которого прислали охранять золотой прииск, что разрабатывал иезуитский священник.
– Иезуит, не францисканец?
– Нет, это было до того, как испанский король изгнал иезуитов из Нового Света.
– Тогда это было очень давно…
– Первая статья журнала относится к 1530 или 1580 году, – сказала Ева. – Трудно определить. Чернила выцвели, и страница надорвана…
Когда Ева на некоторое время замолчала, Рено поднес руку к ее животу. Он развел пальцы, почти полностью закрыв его.
У Евы остановилось дыхание. Было такое впечатление, что он измеряет пространство, предназначенное для будущего ребенка.
– Продолжай, – сказал Рено.
Он понимал, что его голос прозвучал низко и хрипло, но ничего не мог с собой поделать, хотя и знал, как глупо было желать расчетливую девчонку из салуна.
Ее тепло сквозь кожу проникало в его кровь, заставляя забыть о том, что она всего лишь девчонка, которая использует свое тело как приманку.
Рено вздрогнул, заметив, что Ева ничего больше не говорит. Он взглянул ей в лицо и увидел, что она наблюдает за ним желтыми кошачьими глазами.
– Так быстро нарушаешь свое слово? – спросила Ева.
Рено сердито отдернул руку.
– Я думаю, что это должен быть 1580 год, – проговорила Ева.
– А может быть, 1867, – возразил Рено.
– Что?
Не отвечая, Рено посмотрел на тонкую материю лифчика, которая скорее оттеняла, чем скрывала прелестную грудь.
– Рено…
Когда он поднял глаза, Ева испугалась, что может проиграть в той опасной игре, которую ведет. Глаза у Рено были бледно-зеленые, и они обжигали.
– Сейчас 1867 год, – начал он, – мы на восточном отроге Скалистых гор, и я пытаюсь определиться, продолжать мне слушать сказки про испанское золото или взять то, что я выиграл в карты.
– Это не сказки! Это журнал! Там был капитан Леон и некто по имени Coca…
– Coca?
– Да! – торопливо ответила Ева. – Гаспар де Coca… И иезуитский священник. И кучка солдат.
Сквозь густые ресницы она внимательно наблюдала за Рено, молясь о том, чтобы он поверил ей.
– Я слушаю, – подтвердил он. – Не скажу, что терпеливо, имей это в виду, но слушаю.
Однако вопреки своим словам Рено слушал очень внимательно. Он неоднократно ходил по следу экспедиций Эспехо и Coca. Они обнаружили золотые и серебряные прииски, которые принесли им огромные богатства.
Затем эти прииски были «потеряны» задолго до истощения их недр.
– Coca и Леон получили лицензии на разработку приисков для короля, – сказала Ева, хмуря брови и пытаясь вспомнить все, что она узнала от Лайэнов и из старого журнала. – Экспедиция все время двигалась на север, к стране ютаев…
– Сегодня мы их называем ютами, – уточнил Рено.
– Coca шел за Эспехо… Эспехо был одним из тех, кто назвал страну Нью-Мексико, – торопливо продолжала Ева. – И еще он назвал дорогу от приисков к Мексике и обратно Старым испанским путем…
– Очень мило с их стороны писать все это по-английски, чтобы ты могла понять, – саркастически заметил Рено.
– О чем ты? – спросила Ева, бросив на него быстрый взгляд. – Они писали по-испански… Очень смешной испанский!.. Прямо какие-то дьявольские загадки приходится разгадывать…
Рено резко поднял голову. Наконец-то слова, а не тело Евы стали центром его внимания.
– А ты можешь читать старые испанские письмена? – с явным интересом полюбопытствовал он.
– Дон учил меня, пока его глаза не ослабели настолько, что он перестал разбирать слова. Я иногда читала ему, и он пытался вспомнить, что говорил ему об этих отрывках отец, а также дедушка.
– Семейные предания. Семейные сказки… Это одно и то же.
– Я потом записывала то, что дон вспоминал.
– А он не мог писать?
– В последнее время не мог. У него были больные руки.
Ева невольно переплела свои тонкие пальцы, вспомнив, как старики мучились от боли в холодную погоду. У донны руки были несколько получше, чем у ее мужа.
– Я думаю, что они провели много зим на золотых приисках, где было больше виски, чем дров, – добавила она хрипло.
– Ладно, Ева Лайэн. Продолжай рассказывать.
– Я не Лайэн. Они были моими хозяевами, а не родственниками.
Рено уловил, как изменился голос Евы и напряглось ее тело. Он задал себе вопрос, не утаивает ли она правду.