Рено до сих пор не приходилось встречать женщин, которые настолько желали его, что забывали об игре, состоящей из уступок и отказов, и позволяли бесу страсти вселиться в их тело. Когда он понял, что в Еве желание сейчас сильнее расчета, он почти потерял голову.
– Слава богу, – сказал, тяжело дыша, Рено, – что в этом платье нет пуговиц.
– Поч-чему?
– Я бы в мгновение ока сдернул его до пояса… А это было бы ошибкой.
Ева не успела ничего сказать, и Рено уже жадно впился ртом в ее тело. Тонкая поношенная ткань не могла служить серьезной преградой для его ласк. Под платьем не было ничего, кроме тела, и эта мысль воспламенила Рено.
Ева почувствовала, что его пальцы гладят и сжимают ее грудь, и по девичьему телу пробежала дрожь и разлилось тепло. Удовольствие от поцелуя дополнялось сладостными ощущениями, которые приносили его руки.
Затем Рено через ткань стал целовать грудь. Соски девушки мгновенно затвердели, и она тихонько вскрикнула. Она удивленно прислушивалась к новому ощущению, чувствуя себя так, как если бы ее пронзили нежные молнии.
Ее негромкий возглас обжег Рено. Его руки напряглись в попытке сдержать яростный приступ желания. Он сжал пальцы, и старенькая ткань платья треснула на плече. Обнажилась обольстительная грудь.
Рено застонал. Он не собирался подвергать себя такому искушению. Но коль дело сделано, он не мог сдержать себя.
Он наклонился и втянул маковку груди глубоко в рот. Он ощутил вкус горячей летней ночи, сирени и одновременно прошедшей юности и ее трепетных радостей. Хриплые стоны, исторгнутые из груди Евы, звучали как песнь сирены, побуждая его забыть об опасности, которая могла таиться в окружающей темноте.
Послышался легкий треск ткани, заглушенный вскриком Евы, когда под рукой Рено она испытала удовольствие, граничащее с болью. Она понимала, что ей не следует позволять такой интимности, но была не в силах отказаться от его ласк.
Ева не сразу осознала, что Рено расположил руку между ее ног и лишь тоненький барьер из легкой ткани отделял его ладонь от мягкого теплого холмика. Она знала одно: ей никогда не было так приятно, как сейчас, она никогда не испытывала такого пламени, которое звало ее к чему-то неведомому, к тому, что ей необходимо, иначе она просто умрет.
Страсть рвалась наружу, затопляя теплом, но не принося облегчения. Ева металась, словно пламя, сидя в объятиях Рено. Она мечтала об освобождении от мучительного и сладкого огня, которого не испытывала ранее.
– Ты… убиваешь… меня, – прерывающимся шепотом сказала Ева.
В смехе Рено почувствовалась боль.
– Нет. Это ты убиваешь меня. Сделай еще так, сладостная gata.
– Что?
Рука Рено снова отправилась блуждать между девичьих бедер, нежно сжимая мягкую плоть, которая волновалась и плакала от его ласки.
Внезапно Рено приподнял Еву и посадил ее к себе на колени лицом к лицу. Он поднял ей юбку, обнажив густую рощицу между девичьих бедер. Ева увидела, что брюки Рено расстегнуты. В лунном свете блеснуло свидетельство его возбуждения.
Слишком поздно Ева поняла, для чего пламя сжигает ее и кто безвозвратно сгорит в этом пламени.
«От женщины мужчина хочет только одного, здесь не надо заблуждаться…»
– Нет! – вскричала Ева. – Рено, нет!
– Ты этого хочешь не меньше, чем я… Ты дрожишь от желания.
– Нет! – в отчаянии воскликнула Ева. – Ты обещал, что не возьмешь меня, если я не пожелаю! Так вот, я не желаю этого!
Из груди Рено со свистом вылетели слова, заставившие Еву побледнеть. Он без предупреждения столкнул ее с колен, так что она едва не упала. Ева быстро запахнула платье на груди и выпрямилась перед Рено, и ее гнев не уступал страсти, которую она только что пережила.
– Ты не имеешь права обзывать меня! – выкрикнула она дрожащим голосом.
– Черта с два не имею! Ты меня дразнила и…
– Дразнила! – перебила она Рено в бешенстве. – Может, это я срывала с тебя одежду, лезла тебе между ног и…
– Ты обволакивала меня, словно разлитый мед, – Рено перехватил инициативу.
– Я не… я не хотела, – запинаясь, произнесла Ева. – Я не знаю, что… что случилось.
– Зато я знаю, – резко сказал Рено. – Маленькая лгунья почувствовала себя на крючке своей же собственной дьявольской удочки.
– Я не та, за кого ты меня принимаешь!
– Ты продолжаешь это говорить, gata. А значит, ты продолжаешь утверждать, что ты лгунья. Ты хотела меня!
– Ты не понимаешь!
– Как бы не так!
Ева закрыла глаза и прижала пальцами разорванную ткань платья к телу с такой силой, что ей стало больно. В ней все болело, дрожало, ей хотелось разрыдаться.
– Почему мужчины хотят только одного от женщины? – спросила она в отчаянии.
– Если честно, я сам не знаю. В женщинах этого, пожалуй, нет.
– А я знаю! Мужчины хотят просто взять, что им нравится, и затем удалиться, не задумываясь о сделанном.
– А ты что – думаешь о браке?
Сарказм Рено был как удар кнута.
Ева открыла было рот, но не могла выговорить ни слова. Боль пронизала ее при мысли о том, что Рено прав. Она хотела, чтобы он любил ее и стремился создать семью. Но она была слишком разумной, чтобы говорить о любви громиле с ружьем, чье обнаженное возбужденное тело поблескивало сейчас в лунном свете.