То, что я вижу — ввергает меня в шок. Мне разом становится страшно. Так страшно, что я, не в силах пошевелиться, будто прирастаю ногами к полу.
Апартаменты огромны. Единое пространство с кухонной зоной, зоной для отдыха и спальней в нише. Панорамные окна, за которым сверкает в тёмном небе ночной город, высятся от самого пола до высоченных потолков. Одно из окон разбито — края осколков поблескивают в свете нескольких бра. Напротив этой дыры, у самого края, стоит явно пьяный Данила в расстёгнутой белой сорочке с длинными рукавами, чёрных брюках-лодочках и сверкающих чёрных туфлях. На мускулистой груди, воротнике сорочки и одном из её рукавов виднеются бурые пятна крови. Кровь явно засохшая, а на лице пьяно ухмыляющегося Данилы её нет и следа, хотя нижняя губа явно припухла и виднеется ссадина на правой скуле. В руке у Данилы каминная кочерга. Он со звенящим грохотом отбрасывает её в сторону и глухо произносит:
— Привет.
Я сглатываю и не знаю, что ответить. В голове только какое-то мельтешение мыслей.
— Что случилось? — тихо спрашиваю я.
Чуть улыбаясь, Данила подмигивает мне. В этом подмигивании нет ничего забавного, оно какое-то обречённое и от этого становится жутко. Данила перестаёт улыбаться, трогает пальцами разбитую губу, вздыхает и делает маленький шаг назад, к дыре в огромном окне. Сантиметров десять-пятнадцать. Встаёт на самый край… А затем разводит в стороны чуть согнутые в локтях руки, и я с ужасом понимаю, что он собирается опрокинуться навзничь. Рухнуть спиной вперёд, в эту дыру.
Едва не задохнувшись от охватившей меня паники, я медленно качаю головой и робким жестом прошу его этого не делать. Губы мои только беззвучно шевелятся, я не нахожу в себе сил что-либо сказать, и думаю только о том, как бы не спровоцировать это падение. Ничего путного не приходит мне в голову — я не умею общаться с суицидниками, а передо мной — несомненно потенциальный самоубийца.
Данила, видя мой жест, горько усмехается, грозит мне пальцем и тоже качает головой. Вздыхает и тихо говорит:
— Прости, что так получилось… Не будет у нас с тобой классного секса, Миланка… Ни сегодня, ни вообще…
— Данила… — судорожно сглотнув, осторожно произношу я. — Пожалуйста, не делай этого. Если тебе нужна помощь — я сейчас кого-нибудь позову. Пожалуйста, не делай этого. Очень тебя прошу… Всё наладится, Данил…
— А-а, — возражает он, снова качая головой. — Не наладится. Уже всё, полюбас — пистон. Херово помирать в двадцать шесть лет, но вот так вот получилось, подруга.
Из-за того, что он ведёт диалог, я чувствую прилив слабой уверенности. Потому что единственное, что я знаю — с такими ребятами надо говорить, надо их как-то отвлекать.
— Данил, — тихонько произношу я, — а давай мы с тобой чайку попьём вкусного? Ты мне расскажешь, что случилось, и я постараюсь тебе помочь.
— Ты не можешь мне помочь, — говорит он. — Мне никто не может помочь. Я конкретно попал. И всё, сроки вышли. Мне это хорошо дали понять. Но знаешь что? — новая ухмылка, — Хер им, вот что. Вот такой…
Он бьёт запястьем левой руки по локтевому сгибу согнутой правой, показывая неприличный жест.
Я вижу его пустой, несмотря на пьяную ухмылку, взгляд, и понимаю, что он не бравирует, а действительно собирается свалиться вниз, с высоты восемьдесят второго этажа и окно, похоже, разбил кочергой именно для этого.
— Данил… — тихо говорю я. — Подумай, пожалуйста, о родителях….
Он смотрит будто сквозь меня. Никаких ухмылок.
— Я о них часто думаю, — глухо говорит он. — Нет их уже. Никто не расстроится. Прощай.
Я едва не задыхаюсь от ужаса — потому что, сказав это, он снова плавно расставляет руки в стороны, глядя мне в глаза, будто в замедленной съёмке отклоняется назад — а затем беззвучно падает на спину в разбитый проём в огромном стекле и пропадает из виду. Был только что здесь — и нет его.
Спустя мгновение сквозь тихий шум города доносится глухой, еле слышный звук падения тела, а сразу следом взрываются диким воем несколько автомобильных сирен.
Мелко дрожа, я во все глаза смотрю в чёрную, с будто рваными стеклянными краями, дыру в окне, и мне кажется, что от ужаса я вот-вот умру. Спустя секунду меня накрывает кошмарное осознание того, что он рухнул на улицу после того, как камеры в подъезде зафиксировали мой вход в его квартиру. Накатывает такая жуткая слабость, что я едва не теряю сознание — в глазах темнеет, голова кружится, ноги подкашиваются так, что трудно стоять. Я инстинктивно хватаюсь за спинку стоящего рядом массивного стула и тут же отдёргиваю руку, поняв, что оставила на краю его гладкой деревянной спинки отпечатки пальцев. В каком-то судорожном нервном угаре я принимаюсь оттирать невидимые отпечатки краем пуловера, а затем, сглотнув для того, чтобы хоть как-то задышать, выбегаю из квартиры в коридор.