Если я ей напишу, это нарушит мою клятву? Но ведь я не прошу о помощи или о чем-то еще.
Отцовская гордость преодолела мое упрямство, и я решил отправить ее.
Я: Моя первая ванна. Мы выжили. Думаю, что ей нравятся мои безумные навыки парикмахера.
Я отправил сообщение и фотографию, надеясь на быстрый и дружелюбный ответ. Это заняло менее тридцати секунд.
Эмми: Боже мой! Это самая милая вещь на свете. Отличная работа! Сегодня дела идут хорошо?
Мне пришлось писать одной рукой, поэтому потребовалось пару минут, чтобы ответить.
Я: Да. Поход в продуктовый магазин был немного вонючим, но все хорошо. А как твои дела?
Эмми: О, дорогой. Вонючий? Я в порядке. Убираюсь в квартире, и готовлю спагетти с соусом и фрикадельками.
Домашний соус для спагетти с фрикадельками. Боже, это звучало хорошо.
Мой желудок заурчал от зависти. С тех пор, как приехала Пейсли, я выживал на таком дерьме, как шоколадные чипсы, сухие хлопья (так как у меня кончилось молоко), изюм, мясо быстрого приготовления и оливки для коктейля. У меня даже не было времени или сил, чтобы сделать полноценный сэндвич. Но я не хотел, чтобы она это знала.
Я: Звучит хорошо. Наслаждайся ужином.
Она не ответила. Я отложил телефон и вздохнул. Это ужасно, что я не мог быть с ней честным. Нам с ней никогда не приходилось обманывать друг друга, и мне это нравилось. Что я действительно хотел сказать, так это: «Как насчет того, чтобы ты принесла сюда спагетти и подержала ребенка, пока я наливаю тебе выпить?»
Но если она придет, я знаю, что произойдет. Я не доверял себе.
Пока Пейсли дремала на качелях, я несколько раз звонил по работе, а потом занялся стиркой. Я складывал некоторые вещи Пейсли (они были такими крошечными в моих больших руках, это выглядело нелепо) когда я подумал, нужно ли мне переехать в место побольше.
Бл*дь.
Я не хотел переезжать. Я любил эту квартиру. Все во мне думало об этом. За исключением… Я даже не знал, кем был на данный момент.
Старый я все еще существую? То, что я стал отцом, меняет все остальные части моей личности? Имею ли я право жить там, где хочу жить, не беспокоясь о том, подходит ли это ребенку? Как часто она будет здесь? Как будет выглядеть моя жизнь? Могу ли я по своему желанию переходить от старого Нейта к одинокому отцу Нейту? Быть одним, когда она со мной и другим, когда она не со мной?
Стены давили, и я, закрыв глаза, опустился на диван. Мне было плохо. Мой мозг болел. Как я мог привыкнуть к тому, что ничто в моей жизни не будет прежним? Я не хотел этих проблем. Не хотел двигаться. Не хотел быть отцом.
Тогда я подумал об Эмми. Что она сказала мне в пятницу вечером?
«Если бы ты действительно был альфа-самцом, каким притворяешься, ты бы взял на себя ответственность за это, как взрослый мужчина, а не развалился бы, как мальчик, которого я вижу перед собой».
Нахмурившись, я снова поднялся на ноги.
Я, черт возьми, не притворяюсь. И я не развалюсь.
После того, как я сложил одежду Пейсли под пеленальным столиком и убрал свое собственное белье, я решил позвонить маме. Рассказ не будет веселым, но чем дольше я избегал этого разговора, тем более трусливым себя чувствовал. Мне нужно было сделать что-то, что заставило бы меня чувствовать себя сильным. Показать кому-то, что я принимаю ответственность как мужчина.
Тогда я мог бы рассказать Эмми об этом.
Я взглянул на Пейсли, которая мирно спала на качелях, поднял трубку и позвонил. Моя мама не ответила, поэтому я оставил сообщение с просьбой перезвонить мне, что, конечно же, она и сделала после того, как Пейсли проснулась, и начала плакать.
— Привет, мама, — сказал я, перекладывая кричащего ребенка на левую руку, чтобы я мог поднести телефон к правому уху.
— Нейт? Это ты?
— Да, это я.
— Алло? Алло?
Я закатил глаза и стал говорить громче.
— Привет, мама. Это я. Ты меня слышишь?
— Вроде того. Где ты?
— Я дома.
— А что это за шум? Твой телевизор включен? Ты можешь выключить его? Я плохо тебя слышу.
— Это не телевизор. Это ребенок, и я не могу его выключить, извини. Но я бы хотел.