Сразу же, как только Максим принял взвод, матросы, неизвестно от кого, узнали о всех его недавних злоключениях и сердцем приняли Риту, объявили ее невестой своего лейтенанта. Тогда же и зародилось это шутливое обращение Риты, на которое матросы обычно дружно рявкали: «Здрас, товарищ лейтенант…ша!»
Рита восторженно смеялась, а он, Максим, несколько смущенно поеживался, хотя в душе всегда радовался и приходу Риты, и тому, что матросы искренне и очень доброжелательно признают ее своей.
А вот сегодня никто не подхватил ее шутки. Лишь Василий сказал, не пряча раздражения:
— Пусть и твой Чучероне заходит. Еще околеет под елкой, пока ты здесь с лейтенантом шушукаешься, а спрос опять с нас, рядовых.
— Нет его, мальчики, сегодня удрала я от него! — рассмеялась Рита.
«Чучероне» — солдат Илларион Галкин. Низкорослый — только по плечо Рите, — он служил в той же части, где она была переводчицей, и, если ему удавалось, обязательно сопровождал ее, когда она урывала часок и забегала к морякам. В шинели, сидевшей на нем балахоном, в ботинках с обмотками и в пилотке, почему-то опиравшейся на его уши, он являл собой что-то несуразное, по ошибке напялившее на себя военную форму. Кроме того, хотя он и уверял, что сопровождает Риту лишь в силу обстоятельств, от матросов не укрылись его влюбленные глаза, и они беспощадно донимали его подначками. Но тот оказался еще и на удивление безответным. Единственное, на что у него хватало отваги, когда шутки особенно больно ранили его, — отойти в сторонку и сидеть или стоять там до тех пор, пока Рита не начинала собираться в обратный путь.
Когда Василий впервые обозвал его «Чучероне», Рита сказала, сверкнув глазами и нахмурившись, что не знает такого слова, хотя вроде бы и имеет соответствующее образование. Но Василий не смутился, моментально ответил:
— Слова создаются человеком. Это наукой доказано. Так вот, это слово — личное мое кровное детище. «Чичероне», надеюсь, тебе ведомо? «Чучело» — и подавно? Мое из этих двух образовано. А буква «ры» исключительно для маскировки использована. Кто ее не выговаривает, тот в самую цель бьет… Между прочим, а как ты его зовешь, когда вы с ним с глазу на глаз остаетесь? Иликом? Ларчиком?.. Конечно, это дело вкуса каждого индивидуума. Однако, если быть честным, Чучероне — звучит таинственно, в нем этакое благородство угадывается.
Сколько же времени прошло с тех пор, как впервые было произнесено это слово? Всего лишь два месяца? Но зато каких: ведь стольких товарищей, первыми услышавших его, теперь нет и никогда не будет…
Сняла Рита свою шинель, села на нары рядом с Максимом — матросы сразу же засобирались, им сразу же потребовалось срочно сходить по каким-то своим делам. И опустела землянка. Теперь только Максим, Рита и теплая печурка оставались в ней.
— Что случилось, Максим? — как только вышел последний несколько замешкавшийся матрос, спросила Рита.
Максим верил ей, уже несколько раз имел возможность убедиться, что она умеет молчать, но все равно предпочел ответить уклончиво:
— Так, мелочи разные.
Рита не обиделась, хотя и поняла, что он убежал от дружеского разговора, во время которого обязательно обнажается самое наболевшее: за годы жизни с отцом уже знала (и считала это правильным), что далеко не все служебное следует рассказывать даже самому близкому человеку. И только внимательно и сочувствующе взглянула на осунувшееся лицо Максима.
Какое-то время посидели молча, потом Рита сказала:
— А у меня нашелся папка… Вернее, он нашел меня.
— Что ж, как принято говорить, примите мои поздравления.
— Максим! — с негодованием вырвалось у Риты.
Он вздрогнул, сначала удивленно посмотрел на нее, потом осторожно обнял за плечи, привлек к себе и сказал так проникновенно, как еще ни разу с ней не говорил:
— Прости, Ритка. У меня сейчас в душе такое творится… А про твоего папку, что он здесь служит, случайно узнал позавчера.
— Как ты мог узнать про него, если даже фамилии моей не знаешь, — попробовала Рита защититься от нежности к Максиму, которая, казалось, вот-вот окончательно захлестнет ее.
Рита ошибалась, думая так: все возможное, что касалось ее, Максим постарался узнать сразу, как только стал лейтенантом. Но сейчас откровенно не ответил на ее упрек, попытался отшутиться:
— О вас, уважаемая Маргарита Ивановна, я многое знаю. И при подходящем случае прошу поведать об этом; подполковнику Нестерову Ивану Порфирьевичу. Надеюсь, знаете такового?
Какое-то время они, прижавшись друг к другу, еще посидели молча, затем Рита, даже не шелохнувшись, то ли сказала, то ли спросила: