Максим опробовал все скорости, отыскивая ту, при которой удары волн были бы менее чувствительны для катера. Не нашел. Тогда, посоветовавшись с Мехоношиным и Ветошкиным, которые все время были с ним в рубке, решил идти полным ходом: желательно было как можно скорее проскочить самый опасный участок пути — от Шепелевского маяка до острова Сескар.
Больше семи часов продирались сквозь волны, все промокли до последней ниточки, но к утру нырнули в спасительное затишье бухточки острова Лавансаари.
Только дозаправились топливом, не успели ни переодеться в сухое, ни накуриться — над островом повисли фашистские бомбардировщики. Шесть штук. Замкнув круг, они делали один заход за другим и бомбили, бомбили, вздымая к голубому небу космы земли или белоснежные столбы воды.
По фашистским самолетам открыли огонь береговые зенитные батареи и пулеметчики с торпедных и бронекатеров. Казалось, все небо искрилось от разрывов зенитных снарядов, казалось, все небо было перечеркнуто пулеметными трассами, но самолеты оставались невредимыми.
В грохоте взрывов и выстрелов потонули все прочие звуки. И Максим понял, что ему нет смысла подавать Одуванчику какие-либо команды: все равно не услышит. Или — что и того хуже — приостановит стрельбу, чтобы переспросить.
Ничтожно малы были передышки между атаками самолетов, но в одну из них Одуванчик крикнул, что Максима — лично его! — семафором вызывают с торпедного катера. Максим, конечно, глянул в ту сторону, где стояли торпедные катера. И сразу увидел Виктора Смирнова, размахивающего красными семафорными флажками.
Краток был их семафорный разговор. Лишь поздоровались, лишь выразили надежду, что не сегодня, так завтра обязательно встретятся и уж тогда-то подробно расскажут друг другу все-все.
Весь день фашистские самолеты — то бомбардировщики, то истребители, то те и другие вместе — висели над островом, бомбили, поливали пулеметным и пушечным огнем и сам остров, и катера, жавшиеся к нему.
Лишь с наступлением ночи угомонились фашисты. И тогда, сразу позавтракав, пообедав и поужинав, моряки повалились спать, как всегда выставив вахтенного.
А утром, едва вахтенный, взглянув на корабельные часы, приготовился сунуться в кубрик, чтобы объявить подъем, фашистские самолеты появились вновь. И он крикнул:
— Воздушная тревога!
Похватав одежду и сунув ноги в сапоги или ботинки, матросы бросились на свои боевые посты. Лишь там, полностью изготовившись к бою, торопливо, но тщательно оделись.
И опять начался день, как две капли воды похожий на вчерашний: налет вражеской авиации, короткая передышка, во время которой едва успевали накуриться, и снова бомбы, пулеметные и пушечные очереди.
Но сегодня было все же несколько легче: ночной сон снял усталость трудного морского перехода, да и несколько привыкли за вчерашний день ко всему.
Только к ночи улетели фашистские самолеты, за весь день бомбежек и обстрелов не причинив вреда ни торпедным, ни бронекатерам. А еще немного погодя Максима и командира сто первого бронекатера вызвал к себе старший морской начальник и огласил боевой приказ, согласно которому торпедным катерам уже этой ночью предписывалось высадить десант на остров Соммерс, а бронекатерам — огнем своей артиллерии обеспечить его высадку; не просто всем одновременно идти к острову, не просто высадить десант, а действовать поэтапно: сначала бронекатера — один с севера, другой с юга — подходят к острову, завязывают бой, и лишь потом, когда противник увязнет в этом бою, появляются торпедные катера с десантом, высаживают его и исчезают.
Максиму выпало обойти остров с севера, ворваться в бухту и принять на себя огонь всех пушек и пулеметов врага, держаться до тех пор в бухте и под огнем врага, пока торпедные катера не исчезнут, выполнив свою часть задания.
Как и было приказано, ровно в полночь сто второй снялся с якоря. Сегодняшняя волна была чуточку поменьше вчерашней — баллов до четырех, но все равно катер бился о нее днищем, все равно уже через несколько минут все промокли до нитки. Но к острову подошли точно в назначенное время. Обогнув его с севера и увеличив ход до самого-самого полного, рванулись к входу в бухту.
С момента получения приказа и до этого мгновения Максим все же тешил себя надеждой, что фашисты спят, надеясь на волну, которая не позволит советским катерам выйти в море, и зная, что большие боевые корабли пока еще заперты в Кронштадте. Однако, едва бронекатер появился у входа в бухту, по нему без промедления открыли огонь две батареи и несколько пулеметов. По звуку выстрелов Максим безошибочно определил: пушки автоматические, пятьдесят миллиметров; такому снаряду броня рубки — не преграда. Самое же отвратительное — бронекатер с острова виден прекрасно, а вражеские огневые точки, врытые в землю и затаившиеся между сосенок, только угадывались по вспышкам выстрелов; да и волна мешала вести точный прицельный огонь.