И Галузин, и Аня понимали: да, сегодня достижения Леонида еще очень слабы. Постороннему, наверно, даже показались бы смешными и жалкими его попытки снова стать чемпионом. Но друзья знали упорство и трудолюбие Кочетова, его несгибаемую волю, они верили в него и не сомневались в конечном успехе.
В эти дни Иван Сергеевич напряженно размышлял: он изобретал для ученика все новые и новые специальные приемы. Тренер разрабатывал такую систему движений пловца, чтобы Леониду не мешали быстро плыть три все еще неподвижных пальца его правой руки.
Аня тоже стала плавать. Она решительно заявила Кочетову, что это будет способствовать ее успехам в многоборье. Когда-то она увлекалась кролем — теперь перешла на баттерфляй. Девушка прямо из госпиталя приходила на вечерние тренировки Леонида и плыла рядом с ним. Ей казалось, что этим она помогает ему.
Когда Кочетов впервые проплыл 50 метров баттерфляем — радости друзей не было предела. Сразу после тренировки Леонид побежал в театр за билетами.
— Надо же отпраздновать этот день! — заявил он Галузину.
— Надо, надо! — поддакивал Иван Сергеевич. — Но мы с Клавдией Тимофеевной лучше дома отпразднуем. По-стариковски, за чашкой чая. А вы, молодежь, ступайте.
Вечером Леонид и Аня ушли.
— Хорошая девушка, — сказал Галузин, пытаясь осторожно откусить краешек твердой как камень соевой конфеты.
Эти конфеты Клавдия Тимофеевна извлекла из сундучка ради такого торжества. Сахара у них давно не было, а конфеты сохранились.
Леонид и Иван Сергеевич давно объявили, что не терпят сладостей (мужчины хотели сэкономить конфеты для Клавдии Тимофеевны).
— Хорошая девушка, — повторил Галузин, все еще воюя с твердой конфетой.
— Конечно, — живо отозвалась тетушка. — Я с первого раза это приметила.
— А вы не знаете, — спросил Иван Сергеевич, — чего она вдруг примчалась сюда из Казахстана?
— Как — чего примчалась? — удивилась тетушка. — Перевели. Время-то военное. Никто сам себе не хозяин. Приказ…
— Приказ! — хитро заулыбался Галузин. — Скажу вам по секрету: никто ей ничего не приказывал. Я точно узнал: сама она добилась перевода, полгода бегала да всякие заявления по всем инстанциям строчила.
— А зачем?
— Вот то-то и оно! Зачем? — лукаво развел руками Иван Сергеевич. — Что ее сюда тянуло?
Клавдия Тимофеевна внимательно посмотрела на Галузина и вдруг все поняла. Сердце ее радостно забилось.
— Неужели?.. — прошептала она. Но потом неуверенно возразила:
— Не может быть такого…
— Очень даже может быть, Клавдия Тимофеевна, очень может быть! — заговорил Галузин. — Я все точно узнал — не сомневайтесь. Получила Ласточка письмо от Важдаева — чудной души человек! А в письме, значит, сказано, что рука у Леонида все еще не работает.
Ласточка и встревожилась. Как там, на чужбине, Кочетов живет один? Хватит ли у него бодрости? А вполне возможно, и Важдаев ей как-нибудь намекнул — этого я не знаю.
В общем, приехала. Ну, а признаться-то, зачем примчалась, — стыдится. Перевели, мол, и все…
— Значит, любит? — радостно перебила Клавдия Тимофеевна.
— Этого уж я не знаю! — засмеялся Галузин. — Но по всем показателям, — выходит, любит…
Допив чай и расправившись с конфетой, Галузин устроился с книгой у стола. Клавдия Тимофеевна убрала посуду и села у окна.
— Идите к столу, — пригласил Иван Сергеевич. — Там дует…
После блокады Клавдия Тимофеевна, как и многие ленинградцы, постоянно зябла, куталась.
— Ничего, не замерзну, — ответила Клавдия Тимофеевна.
«Вот упрямица!» — покачал головой Иван Сергеевич.
Он углубился в чтение. Через полчаса снова взглянул на Клавдию Тимофеевну: та все еще сидела спиной к нему, у окна.
Иван Сергеевич встал. Она даже не обернулась.
«Читает, — понял Иван Сергеевич. — Чем же она так увлеклась?»
На цыпочках подошел к Клавдии Тимофеевне и через плечо заглянул в раскрытую книгу.
«На снимках 5, 6, 7, 8 изображены последовательные фазы движения ног пловца, — с изумлением прочитал Иван Сергеевич. — Отлично виден момент толчка…»
Он перевел взгляд на кинограмму — момент толчка действительно был отлично виден.
«Так, так! Учебник плавания», — удивился Иван Сергеевич и взглянул на небольшую самодельную полочку, висящую возле шкафа. Там обычно плотной стеной стояли книги по спорту, с трудом собранные здесь, на Волге, Леонидом и Галузиным. Сейчас в этой стене зияла брешь.
«Неужели и Клавдия Тимофеевна «заболела»?» — не поверил собственным глазам Галузин и громко пошутил:
— Нехорошо без спроса брать чужие вещи!
Клавдия Тимофеевна быстро захлопнула книгу, словно застигнутая на месте преступления, и обернулась.
— А подглядывать еще хуже, — смущенно ответила она, но тотчас оправилась и перешла в наступление:
— Да! Читаю о пловцах! Интересно! А вы думали, — только вам одним можно? Я вот завтра в бассейн приду. Так и знайте! Посмотрю, какие у вас там порядочки…
И действительно, на следующий вечер, прямо с работы, Клавдия Тимофеевна явилась в бассейн. Усталая и голодная, она все же досконально осмотрела души, раздевалки, заглянула даже в кочегарку, а потом уселась на трибуне и стала следить за пловцами. Но тут усталость и жара бассейна сыграли с ней скверную шутку: разморившись, она неожиданно заснула прямо на трибуне.
Разбудил ее Галузин. Клавдия Тимофеевна чрезвычайно сконфузилась и, чтобы скрыть свое смущение, погрозила:
— Ладно! Завтра опять приду! И уж не засну!..
…Тренировки продолжались. Леонид не забывал о них ни на один день.
Галузин опять стал прежним, суровым, требовательным тренером.
С каждым днем все придирчивее относился он к промахам и ошибкам Кочетова, с каждым днем непрерывно увеличивал продолжительность занятий, медленно, но неумолимо приучая организм пловца ко все большим напряжениям.
Леонид и Иван Сергеевич редко говорили о тех больших планах и надеждах, которые вдохновляли обоих. Они упорно работали. Каждый из них про себя не раз всесторонне обдумывал и взвешивал все возможности. Но беседовать о своих заманчивых мечтах казалось им еще слишком дерзким.
Зато с Аней Леонид часто делился своими самыми сокровенными планами. Девушка понимала его с полуслова. Мечты Кочетова не казались ей фантастическими. Наоборот, она горячо доказывала, что не через два — три года, как предполагал Леонид, а уже самое большее через год сумеет он снова встать на старт рядом с лучшими пловцами страны.
В самые трудные моменты, когда Леонида охватывали приступы тоски и он вдруг переставал верить в успех, Ласточкина не падала духом.
…Однажды, через два месяца после приезда Ани, сияющий Леонид неожиданно явился днем к ней на работу, в госпиталь. Он вызвал девушку и, не говоря ни слова, протянул ей билет на концерт приезжего московского пианиста.
— Что, опять праздник?! — пошутила Аня.
— Опять праздник! — еле сдерживая радость, ответил Леонид. — И какой чудесный праздник, Ласточка! Сегодня утром первый раз я полностью проплыл баттерфляем стометровку!
Глава четырнадцатая. На старт!
По праздничным шумным и ярким улицам Москвы среди других машин медленно двигался коричневый продолговатый автомобиль. Это была сильная, быстрая машина, но сейчас она шла медленно и даже велосипедисты обгоняли ее.
Ликующие толпы заполняли улицы Москвы в этот майский воскресный день. Неделю назад прогремели артиллерийские залпы и в небо взмыли тысячи разноцветных огней. Грандиозной победой советского народа кончилась война.
Но настолько велика была радость людей, так страстно долгие месяцы и годы все ждали этого дня, что ощущение небывалого праздника все еще оставалось во всем.