Она спрашивает:
- Вы что, способны меня выдать?
- Зайдешь на чердак - умрешь. Понятно?
Она минуту молча на нас смотрит, потом говорит:
- Понятно. Понятно, что вы полные психи. Ну и пожалуйста, не нужен мне ваш вонючий чердак. Обещаю, что никогда туда не полезу.
Она держит свое слово и на чердак не поднимается. Но во всех остальных местах она пристает к нам постоянно.
Она говорит:
- Принесите мне малины.
Мы говорим:
- Иди собери сама в саду.
Она говорит:
- Прекратите читать вслух. У меня от вас голова болит.
Мы продолжаем читать.
Она спрашивает:
- Что это вы часами валяетесь на полу?
Мы продолжаем упражнение в неподвижности, хотя она кидает в нас гнилыми фруктами.
Она говорит:
- Что вы все молчите! Вы мне на нервы действуете!
Но мы продолжаем упражнение в молчании.
Она спрашивает:
- Почему вы сегодня ничего не едите?
- У нас сегодня пост. Мы упражняемся в перенесении голода.
Наша кузина не работает, не учится, не делает упражнений. Часто она просто сидит и глядит на небо, иногда плачет.
Бабушка никогда не бьет кузину. Она не ругает ее. Она не просит ее помочь. Она вообще ни о чем ее не просит. Она никогда с ней не разговаривает.
ДРАГОЦЕННОСТИ
В тот же вечер, когда кузина поселяется у нас, мы перебираемся спать на чердак. Мы берем в комнате офицера пару одеял и расстилаем на полу чердака сено. Перед сном мы смотрим через дырки в полу, что делается в доме. В комнате офицера никого нет. А в комнате бабушки горит свет, что случается нечасто.
Бабушка взяла на кухне керосиновую лампу и повесила ее над трюмо у себя в комнате. Трюмо - это старинный столик с тройным зеркалом на нем. Бабушка сидит перед этим зеркалом; на голову, поверх своего черного платка, она надела что-то блестящее. На ее шее несколько ожерелий сразу, на руках браслеты, пальцы унизаны перстнями и кольцами. Она говорит сама с собой, любуясь своим отражением:
- Богатство, богатство... Со всем этим легко стать красавицей. Легко. Колесо поворачивается! Теперь они мои, эти драгоценности. Мои. Это всего лишь справедливо. Как они сияют! Как сияют!
Немного спустя она говорит:
- Но что, если они вернутся? Если потребуют это обратно? Как только опасность проходит, они забывают. Они не знают благодарности. Такой народ обещают с три короба, а потом... Но нет, нет, они уже мертвы. И старика скоро не станет тоже. Он сказал - я могу оставить все себе... Но девчонка... она все видела... все слышала... она точно захочет отобрать у меня это. Война закончится - и она станет требовать отдать ей все... Но я не хочу отдавать, я не могу! Это мое! Мое навсегда!.. Она тоже должна умереть. Тогда никто ничего не докажет. Никто не узнает. Да, девчонка должна умереть. Перед самым концом войны. Да, это должен быть несчастный случай - не яд. В этот раз - не яд. Да, несчастный случай. Что, если она утонет в речке?.. Нет. Трудно будет удержать ее голову под водой. Если она оступится и упадет в погреб... Там неглубоко. Остается яд. Все-таки только яд. Что-нибудь медленное. Маленькими дозами, постепенно... Болезнь, которая медленно, за несколько месяцев, сведет ее в могилу... Врача тут нет. В войну многие умирают вот так - потому что некому их лечить...
Бабушка кулаком грозит своему отражению в зеркале:
- И вы ничего не сможете доказать! Ничего!
Она хихикает, снимает украшения, складывает их в холщовый мешочек, а мешочек прячет в свой соломенный матрас. Потом она ложится спать - и мы тоже.
Наутро, когда кузина выходит из дома, мы говорим бабушке:
- Бабушка, мы должны вам кое-что сказать.
- Что еще такое?
- Послушайте, бабушка. Мы обещали пожилому господину, что позаботимся о нашей кузине. Поэтому с ней ничего не должно случиться - ни несчастный случай, ни болезнь. Ничего. Понимаете? И с нами тоже.
Мы показываем ей заклеенный конверт:
- Мы все записали. Это письмо мы отдадим священнику. Если с кем-нибудь из нас троих что-то случится - священник вскроет письмо. Вы понимаете, бабушка?..
Бабушка смотрит на нас, полуприкрыв веки. Она тяжело дышит и очень тихо говорит:
- Сукины дети, порождение шлюхи и дьявола! Проклят день, когда вы появились на свет!..
После обеда бабушка идет работать в винограднике, а мы обыскиваем ее матрас. В матрасе ничего нет.
НАША КУЗИНА И ЕЕ ПАРЕНЬ
Наша кузина становится более серьезной. Больше она не пристает к нам. Каждый день она моется в большой лохани, которую мы купили на заработанные в кафе деньги. Она очень часто стирает платье и панталоны. Пока ее вещи сохнут, она ходит завернувшись в большое полотенце или лежит на солнце, положив панталоны сохнуть на себя. Она очень смуглая. Волосы у нее до ягодиц - когда она переворачивается на спину, то закрывает грудь волосами.
Ближе к вечеру она уходит в Городок. Она проводит в Городке все больше и больше времени. Однажды вечером мы идем за ней так, чтобы она нас не видела.
Возле кладбища она встречается с парнями и девчонками из Городка, все они старше нас. Они сидят под деревьями и курят. У них с собой есть вино. Они пьют прямо из бутылок. Один из них караулит - он сидит на скамейке у дорожки. Если кто-то идет, он начинает насвистывать популярную песенку, но никуда не уходит. А все остальные прячутся в кустах или за памятниками. Когда опасности больше нет, тот, кто караулит на скамейке, насвистывает другую песенку.
Они очень тихо говорят о войне, о дезертирстве, депортации, сопротивлении и освобождении.
По их мнению, иностранные военные, которые находятся в нашей стране и считаются нашими союзниками, на самом деле наши враги, а те, что скоро придут сюда победителями, вовсе даже не враги, а, наоборот, наши освободители.
Они говорят:
- Мой отец перешел на другую сторону. Он вернется домой вместе с ними.
- А мои родители ушли к партизанам. Жаль, я мал еще был, чтобы с ними уйти.
- А моих эти гады взяли. Депортировали.
- Ну, тебе их больше не видать. И мне - моих. Их уж в живых нет наверняка.
- Кто знает, может, кто и выживет...
- А за погибших мы отомстим.
- Эх, жаль, мы в войну еще маленькие были, ничего сделать не могли. А то б мы!..