На небольшом расстоянии от церкви стояла у ворот дома кучка людей, в руках у которых были узелки и бутылки с молоком. Павлик подошел ближе к окну и, разглядев за стальными прутьями лицо женщины, спросил:
— За что вас?
Женщина с ребенком ответила ему:
— Не спрашивай, сынок, потом поймешь, лучше передай вон от бабушки узелок. Видишь, как кричит ребенок, Бог тебя не оставит.
Павлушка подбежал к указанной женщиной бабушке, выхватил у нее узелок и попросил рядом с ней стоящего пожилого мужчину:
— Дядя, подсади меня!
Мужчина, вначале робко оглянувшись, решился:
— Ну, пойдем скорей!
Подойдя к окну, он быстро помог Павлику взобраться к себе на плечи, и тот один за другим стал сквозь решетки передавать узелки от родственников арестованных. Павлик едва успевал передавать протянутое, как подносили другие. Все новые люди подбегали к ним и, тихо называя имя запертого в церкви родственника, умоляюще протягивали узелки с хлебом. Павлик проворно передал в окно все. Оттуда послышались возгласы благодарности: «Дай Бог тебе здоровья! Спаси тебя Христос! Бог тебя не забудет!»
Он едва успел спрыгнуть и отбежать вместе с пожилым мужчиной к углу улицы, как из-за церкви показалась тетка с ружьем. Вероятно, она догадалась о происшедшей передаче узникам, так как, поглядев на Павлушку, погрозила ему.
Счастливый и довольный, Павел прибежал домой с сознанием, что послужил несчастным людям.
Отец пришел домой ночью. Ожидая его, ужинать не садились. Днем за ним приезжали из ГПУ и увезли с собой. Луша ходила по дому сама не своя, в страшной тревоге за мужа. Наконец Петр Никитович пришел и стал рассказывать:
— Ну, завели меня, посадили за стол. Какой-то начальник, весь в кожаном, стал со мною так вежливо разговаривать. Вначале расспросил откуда я, из какого сословия, где и как уверовал, какая семья, потом про церковь. Тут-то я и остановился: — Нет, начальник, про церковь мы с тобой говорить не будем.
— Почему? — удивился он.
— Потому что ты не архиерей, а я не протодьякон, чтобы исповедоваться перед тобой про церковные дела, — ответил я ему.
— Молодец! Ты, видно, Петр Никитович, честный человек, а нам только такие и нужны, поэтому мы и будем с тобою говорить на откровенность, — похвалил меня начальник.
— Христиане должны быть честными, уважаемый начальник, — ответил я ему.
— Вот такое дело, Петр Никитович, как ты и сам, наверное, знаешь, сейчас к нам приезжает отовсюду много всяких шпионов. Нам стало известно, что они пролезают и в ваши общины. А хорошо ли, если к вам кто из них пролезет? — объясняет он мне.
— Сохрани Господь! Иуда-то никому не нужен, ни нам, ни вам, — ответил я ему.
— Вот-вот, ты правильно и хорошо это понимаешь. Поэтому давай мы с тобой договоримся честно и попросту, как кто из приезжих у вас появится, ты меня немедленно предупреждаешь, согласен? — спросил он.
— Как не согласиться, ведь это страшное дело — шпион, кому он нужен? — ответил я ему.
Тут он засуетился, достал из стола какой-то лист бумаги, заполнил его и подал мне, чтобы я подписал.
— А что это такое? — спросил я его.
— Да это так, тут ничего особенного нет. Вот о чем мы договорились, ты и подтверждаешь это подписью. Подписывай, не бойся, — пояснил он и сунул мне ручку.
— Э-э, нет, начальник, что ж это такое? Все время доверяли друг другу, а здесь и доверие кончилось? Верить, так верить слову, подпись здесь совсем не нужна. Ведь ты же сам сказал: «Вижу, что ты честный человек». Честные подписки не дают, начальник; вот тебе твоя ручка, — ответил я ему. Он так и подскочил.
— Так вот ты какой?! А прикидываешься простачком!
— Простой я и есть, и был, начальник, потому и не подписываюсь.
— Так вот что, — немного спохватившись, заговорил он спокойно. — Дай мне слово, что ты о нашем разговоре никому не скажешь, ни верующим своим, ни даже жене.
— Да ты что, начальник, говоришь, чтобы я утаил от церкви такое. Да я убежден, что вся церковь сейчас молится, пока я не вернусь, а ты говоришь: скрыть от церкви! — ответил я. Как он вскочил после того, да как ударит по столу:
— Ты что мне тут голову дуришь?! Ты забыл, кто я и с кем ты разговариваешь?!
— Нет, начальник, — ответил я ему спокойно, — я знаю, кто ты есть, и не забыл, но и ты знаешь, что я христианин и служитель Божий!
Долго он сидел молча и приходил в себя, потом уже спокойно сказал:
— Иди домой, следующий раз придешь сам и помни, на что ты согласился. Я посмотрю, на словах ты честный или на деле. Иди!