На тарелку, как гостю званому,
Вы кладете мне все подряд,
А сама — нет-нет на коханого
Да и кинете быстрый взгляд…
Он, пройдя через все сражения,
Седоватый стал, грузноватый,
Может быть, по чьему-то мнению,
Даже «трошки пидстарковатый»;
Ну, а вам, хоть вся жизнь с ним вместе,
Все он кажется — как невесте…
Может быть, потому так кажется,
Что не с тихих дней, не с лазури —
Начиналась жизнь прямо с бури,
Ну а в бурю узлы крепче вяжутся!
Было всякое в жизни этой,
Было счастье ближе и дальше,
Но, как в песне, на совесть спетой,
Одного в ней не было — фальши.
2
После юности первых взлетов
Показалась вам наказаньем
Строевая его работа,
Гарнизонная жизнь в Рязани.
Чуть рассвет — шел к себе в пульроту,
Приходил угрюм, озабочен…
Обожал свои пулеметы,
А жену, как видно, не очень…
Вы пожаловались несмело —
А его как плетью огрело!
Вместо вами стыдливо неданной
Ласки: «Что ты, милая, глупая…»,
«Собирай, — сказал, — чемоданы!» —
И ушел, сапогами хрупая.
Чуть тогда вы с ним не расстались,
Но поплакали — и остались.
Догадались — не разлюбил он,
Просто слишком самолюбивый,
Хоть имеет два Красных Знамени —
Храбрость храбростью, знанья знаньями!
За душою всего два класса.
Приласкал бы, да нету часа —
Как вернется, так вечер целый
Чертит, чертит на схемах стрелы;
Схемы разные, стрелы разные,
А глаза всю неделю красные.
Даже вы, бывало, раз нужно,
Прикусив язык, не дыша,
Обводили те стрелы мужние
Тушью после карандаша.
Кое-кто сомневался — где ему!
Но у мужа характер твердый:
Трижды резался в академию —
Все же выдержал на четвертый;
Это было в тот месяц самый,
Когда дочка родилась ваша,
И Иван Степаныч — упрямый —
В вашу честь назвал ее Машей.
И вам стало жаль, что в двадцатом,
Когда первенца вы рожали,
То зачем-то грозно Маратом,
А не Ваней его назвали.
Академия, академия!
Горы книг, до утра сидения,
Для мужей на всю жизнь наука,
А для жен — по мукам хождение, —
Легче бы уж просто разлука!
Выпуск — праздник! Вдвоем — по Волге.
В Сочи — месяц! В Крыму — неделя!
Отдыхали так, чтоб надолго,
Словно в воду оба глядели.
Как вернулись — пошло, поехало —
Назначения, перемещения…
И винить-то, главное, некого —
Не попросит никто прощения!
Не родные вас замуж выдали —
Вы судьбу себе сами выбрали:
Жизнь не райскую и не адскую,
Посредине как раз — солдатскую.
Где вы только с ним не служили,
За собой детей перетаскивая!
Все места показать, где жили, —
Надо к карте вставать с указкою.
Под Чимкентом в тифу лежали.
Под Читой в третий раз рожали…
Умер сын… То ли врач был молод,
То ли в сопках — под сорок холод,
То ли тряской была дорога…
Сами выжили — слава богу!
Целый месяц, пока лечили,
Ждали, что доктора присудят,
И свой приговор получили:
Двое есть, а больше не будет.
К той поре уж вы постепенно
От себя все реже скрывали,
Что особые перемены
В вашей жизни будут едва ли
И что, странствуя по Союзу
Всей семьей по военным литерам,
Вам уже не закончить вуза,
И заочно даже не вытянуть,
Уж не стать той, себе обещанной
В двадцать лет, идеальной женщиной,
Что вам в жизни порой встречаются,
А у вас вот не получается…
Говорят — неглупая, умная,
Говорят — на подъем легка…
А не все, что в двадцать задумано.
Исполняется к сорока.
Словно плот по течению тащит —
Переезды, семья, детишки…
И бывает так много чаще,
Чем в прочитанных вами книжках.