Жило, спрятанное поглубже,
Как притоптанный уголек,
Что-то вроде упрека мужу:
«Мог бы, мог! А не поберег».
Но при этом прекрасно знали:
Окажись они завтра дома —
Не посмели б так, не сказали
Ни тому из них, ни другому!
После службы дома постыло
Вам, как многим в те годы, было.
Шли усталая, на ночь глядя,
Да и то лишь дочери ради.
Как умели, ее воспитывали,
Как могли накормить — кормили,
По субботам полы с ней мыли,
Чувства праздника не испытывая.
И под всем на вас легшим бременем,
С днями этими и ночами,
Не хватало порою времени
Тосковать, как раньше, вначале,
Даже тою злою тоскою,
Приходящей вдруг по ночам:
Что другие там, под рукою,
И что пятый десяток вам;
Письма — письмами, а разлука
Уж на годы счет повела…
Даже ревность — женская мука —
Редкой гостьей у вас была.
То ли слухов не доходило,
То ли думать противно было…
А ответить совсем уж точно, —
Долгой ночью ли, долгим днем,
Не на этом сосредоточены
Были ваши мысли о нем.
На душе то лучше, то хуже,
Но под этим всем, в глубине,
Год за годом думы о муже
Были думами о войне.
И надежду, что минут беды,
Что ваш муж и сын будут живы,
Не на них одних — на победу
Вы в душе своей возложили.
Да, вы знали, это бывает:
Два письма — что их нет в живых!
А победа так опоздает,
Что придет к вам уже без них…
Но представить, что все пропало,
А они — живыми пришли, —
Просто совесть не позволяла,
Просто думать так не могли.
От войны в любую минуту
Мир души вашей был зависим.
Это правда, что вы салютов
Часто ждали не меньше писем.
9
А теперь — о самом тяжелом.
В сорок пятом, в зимнюю стужу,
Наконец-то с фронта пришел вам
Долгожданный вызов от мужа:
Чтобы вы выезжали сразу,
И такие две нежные фразы,
Даже холод прошел по коже,
Даже на него не похоже.
И уже чемодан под полкой,
И, с улыбкой слезы мешая,
Дочка просит: — Чтоб ненадолго!
— Ничего, проживешь… Большая!
И глядите почти без грусти,
Как перрон поплыл понемногу.
Как ни странно, дурных предчувствий
У вас не было всю дорогу.
Вам казалось, что все понятно:
Он вас ждет к одной годовщине,
К той, которую так приятно
Не самой напомнить мужчине!
Дело было теперь за вами,
Как в дороге не сплоховать бы,
Оказаться там, куда звали,
К дню серебряной вашей свадьбы.
И успели! К удаче вашей,
Через три гробовых метели
Лейтенант, вас звавший мамашей,
Свой У-2 дотащил до цели.
А потом с адъютантом мужа,
Вдруг на сына чем-то похожим,
Целый час еще — бездорожьем,
Ранней оттепелью, по лужам…
И, подпрыгивая на сиденье,
Все вопросы, за все три года:
— Не болел ли? Не поседел ли?
Как нога в дурную погоду?
Адъютант отвечал сурово,
Словно стоя перед ревизией:
— Никак нет, командир дивизии
Не болел. И сейчас здоровый.
Точно так. Генерал весь белый. —
А давно ль — адъютант не знает;
Прежний знал, да миной задело —
Он лишь временно заменяет.
Муж не встретил — уехал в части,
Но и тут, пока его ждали,
Что нагрянуло к вам несчастье,
В эту ночь вы не угадали.
Только утром, когда при встрече,
Весь залеплен грязи кусками,
Он, не сняв шинели, за плечи
Взял вас дрогнувшими руками,
А глаза его затосковали,
Молча, мимо глядя куда-то…
Словно сердце вам оборвали
Тем нелгущим взглядом солдата.
«Что, убит?» — о сыне спросили
Тоже молча, глазами только.
И почти нелюдским усильем
Деревянно сели на койку.