Сомс сказал:
— Советую тебе съесть котлету, Джун. Больше ничего не будет.
Но Джун снова отказалась, и котлеты унесли.
Ирэн спросила:
— Фил, вы слышали моего дрозда?
Босини ответил:
— Как же! Он теперь заливается по-весеннему. Я еще в сквере его слышал, когда шел сюда.
— Он такая прелесть!
— Прикажете салату, сэр?
Унесли и жареных цыплят.
Заговорил Сомс:
— Спаржа неважная. Босини, стаканчик хереса к сладкому? Джун, ты совсем ничего не пьешь!
Джун сказала:
— Ты же знаешь, что я никогда не пью. Вино — гадость!
Подали яблочную шарлотку на серебряном блюде. И, улыбаясь, Ирэн сказала:
— Азалии в этом году необыкновенные!
Босини пробормотал в ответ:
— Необыкновенные! Совершенно изумительный запах!
Джун сказала:
— Не понимаю, как можно восхищаться этим запахом! Билсон, дайте мне сахару, пожалуйста.
Ей подали сахар, и Сомс заметил:
— Шарлотка удалась!
Шарлотку унесли. Наступило долгое молчание. Ирэн подозвала Билсон и сказала:
— Уберите азалии. Мисс Джун не нравится их запах.
— Нет, пусть стоят, — сказала Джун.
По маленьким тарелочкам разложили французские маслины и русскую икру. И Сомс спросил:
— Почему у нас не бывает испанских маслин?
Но никто не ответил ему.
Маслины убрали. Подняв бокал, Джун попросила:
— Налейте мне воды, пожалуйста.
Ей налили. Принесли серебряный поднос с немецкими сливами. Долгая пауза. Все мирно занялись едой.
Босини пересчитал косточки:
— Нынче — завтра — сбудется…
Ирэн докончила мягко:
— Нет… Какой сегодня красивый закат! Небо красное как рубин.
Он ответил:
— А сверху тьма.
Глаза их встретились, и Джун воскликнула презрительным тоном:
— Лондонский закат!
Подали египетские сигареты в серебряном ящичке. Взяв одну. Сомс спросил:
— Когда начало спектакля?
Никто не ответил; подали турецкий кофе в эмалевых чашечках.
Ирэн сказала, спокойно улыбаясь:
— Если бы…
— Если бы что? — спросила Джун.
— Если бы всегда была весна!
Подали коньяк; коньяк был старый, почти бесцветный. Сомс сказал:
— Босини, наливайте себе.
Босини выпил рюмку коньяку; все поднялись из-за стола.
— Позвать кэб? — спросил Сомс.
Джун ответила:
— Нет. Принесите мне пальто, Билсон.
Пальто принесли.
Ирэн подошла к окну и тихо сказала:
— Какой чудесный вечер! Вон уж и звезды.
Сомс прибавил:
— Ну, желаю вам хорошо провести время.
Джун ответила с порога:
— Благодарю. Пойдемте, Фил.
Босини отозвался:
— Иду.
Сомс улыбнулся язвительной улыбкой и сказал:
— Всего хорошего!
Стоя в дверях, Ирэн провожала их взглядом.
Босини крикнул:
— Спокойной ночи!
— Спокойной ночи! — мягко ответила Ирэн.
Джун потащила жениха на империал омнибуса, сказав, что ей хочется подышать воздухом, и всю дорогу просидела молча, подставив лицо ветру.
Кучер оглянулся на них разок-другой, собираясь пуститься в разговор, но передумал. Не очень-то веселая парочка! Весна хозяйничала и у него в крови. Ему не терпелось поболтать, он причмокивал губами, размахивал кнутом, подгоняя лошадей, и даже они, бедняжки, учуяли весну и целых полчаса весело цокали копытами по мостовой.
Весь город ожил в этот вечер; ветви в уборе молодой листвы, тянувшиеся к небу, ждали, что ветерок принесет им какой-то дар. Недавно зажженные фонари мало-помалу разгоняли сумрак, и человеческие лица Казались бледными под их светом, а наверху большие белые облака быстро и легко летели по пурпурному небу.
Мужчины во фраках шли, распахнув пальто, бойко взбегали по ступенькам клубов; рабочий люд бродил по улицам; и женщины — те женщины, которые гуляют одиночками в этот час, одиночками движутся против течения, — медленной, выжидающей походкой проходили по тротуару, мечтая о хорошем вине, хорошем ужине да изредка, урывками, о поцелуях, не оплаченных деньгами.
Эти люди, бесконечной вереницей проходившие в свете уличных фонарей, под небом, затянутым бегущими облаками, все как один несли с собой будоражащую радость, которую вселило в них пробуждение весны. Все до одного, как те мужчины в пальто нараспашку, они сбросили с себя броню касты, верований, привычек и лихо заломленной шляпой, походкой, смехом и даже молчанием раскрывали то, что единило их всех под этим пылающим страстью небом.