Наш путь шел по правому берегу Кизыра. Уровень воды в этот день был низкий, и караван без затруднений добрался до третьего порога. В поисках более удобного места для ночевки мы прошли порог и, не найдя поблизости полянки, решили расположиться в тени могучих елей, украшавших своей темной хвоей солнечный берег Кизыра.
На стоянке закипела работа: ставили палатки, таскали дрова, повар раскладывал свою кухню. А лошади, получив свободу, катались по земле, затем в поисках корма разбрелись по лесу, и долго однотонный звон колокольчика нарушал тишину долины.
Не успел еще разгореться костер, как Алексей уже повесил котел с медвежьим мясом и ведро с водой для чая. В стороне от палаток устраивал себе ночлег Павел Назарович. Все суетились, каждому хотелось расположиться поудобнее. Я же пошел посмотреть порог, грозный шум которого далеко слышался по Кизыру.
Солнце уже низко склонилось над горизонтом. Еще минута, и оно скроется за волнистым краем старых елей. Все вокруг стихло, угомонилось, и березы, только что выбросившие свои крошечные листочки, стали поспешно свертывать их, оберегая от вечерней стужи. Прятали свои нежные лепестки цветы, а муравьи, заканчивая суетливый день, торопливо уносили в свое убежище дары весны. Только река, раздвинув нависшие над ней скалы, ревела и пенилась. Я подошел к скалистому берегу и, присев на камень, задумался о наших друзьях, отправившихся на Чебулак. «Как-то там Трофим Васильевич, все ли с ними благополучно?» А в это время послышался громкий всплеск, второй, и я увидел, как на краю водоема, что образовался ниже порога, взбил пену крупный таймень.
Реки Восточного Саяна богаты рыбой. В основном там водятся лососевые: таймень, ленок, сиг, хариус. Таймень, ленок и сиг высоко не заходят — по Кизыру, например, редко встречаются выше третьего порога, зато хариусом заселены все мелкие и большие реки. Пороги, водопады не служат ему препятствием, когда он весною предпринимает далекое путешествие в вершины ключей. Там рыба обычно проводит лето. Промышленники добывают рыбу главным образом сплавными сетями — режевками. Но для любителя-рыбака пройтись со спиннингом или просто с удочкой по саянской реке — поистине огромное удовольствие.
У третьего порога
Когда я возвращался к лагерю, была уже ночь. Все отдыхало, и только изредка доносились до слуха то шелест крыльев запоздалой пары гусей, то всплеск речной волны, то, приглушенный далью, мелодичный звук колокольчика. А воздух был переполнен весенним ароматом цветов, травы и чего-то пряного, будто не ночь была над нами, а темный весенний день.
Огромный костер полыхал пламенем, освещая толстые ели, под которыми приютились наши палатки. Дым, как бы боясь расстаться с этим уголком, не поднимался кверху. Он густой пеленой прикрывал лагерь, и казалось, что мы расположились не в лесу, а в необыкновенной сталактитовой пещере. Стволы, словно гигантские колонны, подпирали нависший дымчатый свод; полоски света и теней, проникая сквозь лапчатую крону, украшали эти колонны причудливым узором, а палатки и разбросанные вещи придавали этой «пещере» жилой вид. И даже Черня, выглядывающий из-за груды седел, представлялся каким-то фантастическим существом. Обитатели же этого странного убежища были похожи на пещерных людей. Так выглядел наш лагерь на Кизыре в тот поздний час.
Меня ждали и не садились ужинать. Завтра — долгожданная дневка. Будет баня, стирка и починка. Может быть, как и под Первое мая, товарищи достанут из рюкзаков свертки с фотокарточками и вспомнят на досуге про близких и родных, еще раз перечтут последние письма… Дневка всегда вносила разнообразие в нашу походную жизнь.
После ужина я подошел к Павлу Назаровичу под ель, достал спиннинг, коробку с блеснами, поводками и, устроившись поближе к огню, стал перебирать свою снасть. Так и досидел до полуночи. Старик повесил на огонь чайник и стал сучить дратву для починки обуви. В лагере все спали; не слышно было колокольчика, видимо, отдыхали и лошади. Только ветер нет-нет да и налетал на нашу стоянку, и тогда до слуха доносился шум грозного порога.
Я заметил, что Павел Назарович чем-то озабочен. Это было видно по сдвинутым седеющим бровям, по молчаливой сосредоточенности.
— Нездоровится, что ли, Павел Назарович? — спросил я его.
Старик будто ждал моего вопроса. Он отложил в сторону ичиг, вместе с дратвой и шилом, и стал, не торопясь, набивать трубку табаком.