Собираясь на рыбалку, я попросил разбудить меня до рассвета. Однако уснуть сразу не мог. За этим рассказом я увидел постоянство характера Павла Назаровича, его заботу и привязанность к любимому делу. Таежник по натуре, он по-детски привязался к нам, скитальцам, и все мы постоянно ощущали его внимание и заботу. Это была цельная натура — чистая, правдивая, искренняя.
Утром мне нужно было торопиться, чтобы скорее попасть к порогу. На заре таймени неразборчивы в пище, кормятся жадно, что очень кстати рыболову.
Я быстро оделся, плеснул на лицо горсть холодной воды и покинул лагерь. Светало, но долина еще была прикрыта нежной пеленой ночного тумана. Через несколько минут я был у порога.
Я еще не успел наладить спиннинг, как ниже, на стрежне слева, громко плеснула крупная рыба. Еще минута торопливых сборов, и приятный звук катушки прорезал тишину. Первый бросок был неудачен, леска захлестнулась, и блесна, описав в воздухе круг, упала близко возле скалы. А в это время там же, на стрежне, куда именно и хотел я бросить блесну, снова всплеск, второй, третий, и таймень, видимо, поймав добычу, завозился, колыхая плавниками слив.
«Какая досада!» — подумал я, перебегая с края водоема и забрасывая блесну далеко ниже слива. Через минуту я повторил бросок, и шнур, наматываясь на катушку, плавно потянул «Байкал». Вдруг — рывок! Я мгновенно дал тормоз и подсек, но катушка, не повинуясь мне, стала медленно разматываться, а шнур, под напором какой-то тяжести, потянулся влево к стрежню. Вдруг снова рывок, уже более решительный, и я сейчас же увидел, как большая рыба наполовину выбросилась из воды, мотнула головой и пошла ко дну. Этого я больше всего боялся. Дно водоема загромождено крупными обломками пород, что опасно для лески. Даю полный тормоз, но — увы!.. Рыба проявляет страшное упорство. У меня не хватало сил сдерживать нависшую на блесне тяжесть. Рывки усиливались, делались еще более настойчивыми, и, наконец, словно взнузданный конь, рыба метнулась в глубину. От большой нагрузки шнур запел струною. Казалось, вот-вот лопнет дугою согнутое удилище. Завязалась борьба. Напрасны были мои стремления не допустить тайменя до подводных камней. Еще несколько секунд, и я почувствовал, как шнур скользнул по грани чего-то твердого, еще один сильный рывок — и леска освободилась.
— Все! — крикнул я, раздосадованный, и стал наматывать совсем ослабевший шнур. А в это время близко от меня выскочил свечой все тот же таймень. Он перевернулся в воздухе и громко шлепнулся спиной на воду.
Я стоял, словно окаченный холодной водой, не в состоянии еще разобраться в случившемся. Да и когда? Ведь все это произошло буквально в две минуты, с такой быстротой таймень расправился с моей снастью! Рыба ушла с оторванной блесной.
Еще не в силах прийти в себя, я присел на камень. Уже было утро, расползся туман, ни единого облачка не было видно на синеватом куполе неба. Вдруг — всплеск крупной рыбы, и я вскочил.
Куда только я не забрасывал свою вторую металлическую приманку, вооруженную острыми крючками?! Она бессчетное количество раз пересекала водоемы, избороздила сливы, словно волчок, вертелась по стрежню. Сквозь мутноватую воду я видел, как соблазнительно играла блесна, колыхаясь блеском в водоеме. Но ни таймень, ни ленок не брали ее, будто все они покинули водоем или объявили голодовку. А в душе все больше росла досада и на себя, и на сорвавшегося тайменя, и на солнце, что так быстро поднималось в небо.
Я сменил «Байкал» на «ложку» с красным бочком, побросал ее немножко и уже без надежды на успех поднялся к воротам порога.
С вершины правобережной скалы, куда я зашел, был хорошо виден весь порог. От шума, что непрерывной волной вырывался снизу, ничего не было слышно. Тут не узнать Кизыра, сколько таится в нем силы! Но слишком крепок гранит, что перерезал ему путь. Вначале он набрасывается всей силой потока на противоположную скалу и, захлебнувшись собственной волной, устремляется вниз, в горло узких ворот, скользит по им же отполированной поверхности скалы и с безнадежным стоном бросается с высокого порога в омут. В водовороте ничего не видно, словно в котле все пенится, кипит. Но ниже скалы разошлись, и, уставшая от невероятной встряски, река отдыхает, образуя тихий водоем.
Несколько минут я стоял в нерешительности — что делать дальше: идти в лагерь или еще порыбачить? Время, как на грех, летело быстро, и солнце, поднявшись высоко над горами, заливало долину приятным теплом. Возвращаться с пустыми руками не хотелось, но и поймать тайменя в это время дня трудно. Рыба после утренней кормежки уже отдыхает в глубине водоема. Разве только какой-нибудь шальной попадется или тот, которому на утренней охоте не везло. Все же я решил еще раз попытаться поправить свои дела. «Хотя бы пару ленков принести к завтраку», — думал я, спускаясь к омуту.