Еще было светло, когда мы поужинали. Над нами было голубое небо, мы верили ему и не поставили палаток, не укрыли как следует багаж. Мы тогда еще не знали, что бурундук обладает способностью предчувствовать погоду и своим квохтаньем предупреждать других. Только Павел Назарович, от наблюдательности которого, казалось, ничего не ускользало в природе, не разделял нашей беспечности.
Он имел большой опыт промышленника и, несомненно, был привычен к кочевой жизни. Природа беспощадна к человеку, а тем более первобытная саянская. Лесные завалы, наводнения, снегопады, гнус, холод, обвалы — вот что сопутствует ему там. Промышленнику постоянно приходится иметь дело с этими стихиями. Но Павла Назаровича очень трудно в тайге захватить врасплох. Он нетребовательный: домотканый зипун, котелок и небольшой мешочек сухарей — это все его «снаряжение». Остальное у него в тайге: мягкая постель, мясо, рыба, он даже в лютый январский мороз тепло переночует, забравшись под защиту скалы или в глухой ельник.
Я с удовольствием проводил вечерние часы, а то и ночи, у него под кедром. Он как-то умел устроиться удобно и уютно. Одежду и обувь на ночь он развешивал на жердочке для просушки, ружье ставил у изголовья, прислонив к дереву, а рюкзак висел где-нибудь на ближнем сучке. Всю ночь у него под огнем, не смолкая, шумит чайник, и под его песню засыпаешь крепким спокойным сном. Не боишься, что сожжешь постель или загорится хвойная подстилка, — у него дрова не бросают искр, горят ровно и долго. Но больше всего меня тянули к нему под кедр его рассказы о соболином промысле. Откуда только у него появлялся дар слова! С поразительной ясностью в его памяти воскресали ночевки на гольцах, когда, застигнутый бураном, он принужден был спасаться, зарывшись в снег, и у маленького костра ждать перемены погоды. Не раз соболь заводил его далеко от стоянки, и он сутками голодал, но не бросал преследования, пока этот ценный зверек не был приторочен к поняжке. Это были для него минуты величайшего удовлетворения. Соболиный промысел — это лучшая школа, где выращиваются смелые, выносливые и сильные человеческие натуры. В этой суровой школе Павел Назарович и получил свое таежное образование. В течение всего года, путешествуя по Саяну, мы завидовали и удивлялись его приспособленности. Многому мы тогда научились у старика.
Не ожидая непогоды, мы долго сидели после ужина у костра. Но вот кто-то тихо запел:
Неуверенно вступил второй голос, потом третий… и песня полилась. Павел Назарович оказался и прекрасным песенником. Он организовал всех и сам запевал:
Все дружно подхватывали, и казалось, будто это был хор давно спевшихся певцов.
Даже Прокопий, человек без голоса и музыкального слуха, и тот заразился пением. Он уселся против Павла Назаровича и, подражая ему, открывал рот, хмурил брови, а лицо было такое довольное, словно он — главный запевала.
С наступлением темноты исчезли звезды. Все мы спокойно спали у костра и не заметили, как надвинулся дождь.
Погас огонь, пришлось подниматься, а пока ставили палатки — все промокли до нитки. Так мы были наказаны за свою невнимательность, кроме, конечно, Павла Назаровича, который спокойно похрапывал у себя под кедром.
На Мраморных горах
Утром трое товарищей во главе с Курсиновым отправились искать погибшую лошадь, чтобы содрать с нее шкуру для поршней и найти палатку. Я же решил за это время обследовать вместе с Прокопием Мраморные горы, расположенные с левой стороны Тумановки.
Захватив топор, котелок, два плаща и двухдневный запас продовольствия, мы после завтрака покинули лагерь. С нами напросился и Черня.
Шли береговым лесом, пробираясь между толстых елей, кедров и густой чащи. Кругом дико, нетронуто и, кажется, даже пустынно. Только свежие следы зверей, часто попадавшиеся на глаза, да звонкие песни пернатых певцов напоминали о жизни в этом лесу.
Еле заметная тропа, по которой изюбры, дикие олени и лоси совершают переходы из Тумановки на Кизыро-Казырский водораздельный хребет, скоро привела нас к первому притоку. Словно разъяренный зверь мечется он между каменных глыб, ревет, пенится. Летом это, видимо, небольшой горный ручей, через который легко перейти, не замочив ног. Весной же, собирая воды тающих снегов со склонов своей долины, он представляет собой грозный поток.