Когда солнце достигло зенита, мы уже поднимались по крутому откосу на верх Мраморного хребта. Все чаще нам стали попадаться россыпи, украшенные темными лишайниками, да скалы. Шли тихо, рассчитывая где-нибудь на солнцепеке увидеть изюбра. Любят эти звери весною жить в залесенных скалах. Днем они обычно нежатся на солнце, примостившись на верху обрыва, откуда всегда открывается широкая панорама гор. Часами они лежат неподвижно, но чуть что подозрительное — звери исчезают. Вечером же и утром изюбры пасутся, лазают по карнизам, по расщелинам и открытым увалам.
Поведение Черни подсказывало нам, что где-то близко есть звери. Он часто останавливался и, натягивая поводок, тянул носом воздух, обнюхивал кусты, камни. В одном месте, переходя разложину, Прокопий вдруг остановился и, показывая на перевернутый камень, сказал:
— Утром медведь ходил, изюбрей тут не будет.
И действительно, мы нигде не видели их свежих следов. Но, поднявшись выше, нам все чаще попадались перевернутые колоды, взбитый мох, а в одном месте мы увидели и отпечатки лапок медвежат. На этом залесенном склоне жила медведица с малышами, и изюбры не замедлили покинуть его.
Чем выше мы поднимались, тем положе становился отрог. Мраморные горы имеют тупые или сглаженные вершины. Они усеяны россыпями и украшены сложным рисунком из ягеля, моха, рододендронов и пятен снега. С этих гор открывается широкий горизонт на окружающие хребты, которыми мы не раз уже любовались с Чебулака, Надпорожного. Многие гольцы нам были хорошо знакомы и служили ориентирами в экскурсиях.
Выбравшись на одну из южных вершин, я сейчас же принялся делать зарисовки, а Прокопий, усевшись рядом, молча наслаждался горной панорамой. Нам нужно было с Мраморных гор взглянуть на рельеф Пезинского белогорья, изучить его и наметить на нем наивысшую точку для геодезического пункта. Попутно мы осмотрели и проход по Кизыру.
Выше третьего порога Кизырская долина заметно расширяется. Река, прижимаясь к правобережным отрогам, образует неширокую полоску равнины, ограниченной с юга хребтом Крыжина. Мы должны были воспользоваться этой равниной, чтобы с караваном продвинуться по ней до крутых склонов Фигуристых белков.
Когда я окончил работу, мы спустились к кромке леса и там заночевали. Пока я устраивал постель, Прокопий вскипятил чай, отварил кусок тайменя.
— Ты чего шаришься? — крикнул Прокопий на Черню, который никак не мог подыскать себе место. Вначале собака улеглась на камнях, но через полчаса пришла к огню и примостилась между нашими постелями. Не прошло и десяти минут, как Черня снова встал, походил вокруг костра и стал рыть лежбище в корнях под соседним кедром. Что-то тревожило его. Я встал и посмотрел на небо. Черные свинцовые тучи спустились над восточными хребтами. Словно из бездны, глухо доносились предупредительные удары грома. Мы не спали. Умное животное, свернувшись в клубок, тревожно следило за окружающим. Вдруг пронесся ураган ветра. Застонал лес, склонили до земли тупые вершины кедры. Непроницаемой стеной надвинулась темнота.
Еще минута, и над нами блеснула молния, раздались чудовищные удары грома. Будто вздрогнул голец. Черня вскочил и стал испуганно оглядываться.
— Гроза… — сказал Прокопий, не отрывая взгляда от костра.
Буря усиливалась, не гасла молния, удар за ударом катились разряды. Волной хлестнул ливень, костер погас, и мы, схватив рюкзаки, бросилась вниз. Хорошо, что молния освещала нам путь.
Жутко бывает ночью в горах, когда над головой бушует гроза и огненной чертой молния прорезает свод черного неба. Вы беспомощны что-либо противопоставить этой ужасной стихии. Но в этот раз, видимо, только мы одни оказались застигнутыми врасплох непогодой, а звери и птицы — еще с вечера укрылись в надежных местах.
Сбежав вниз, мы неожиданно оказались возле обрыва. Спускаться дальше было опасно. Пришлось искать защиты под кедром, и мы прижались к стволу. Вдруг сквозь шум снизу донесся странный звук — не то рычание, не то какая-то возня.