Так неудачно закончили мы первую свою попытку выйти на вершину гольца Козя.
На вершине Козя
Два дня еще гуляла непогода по Саяну, и только на третий день, 15 апреля, ветер начал сдавать и туман заметно поредел. Мы безотлучно находились в лагере. Две большие надьи спасали от холода. Я все еще лежал в спальном мешке, но заметно наступало улучшение, спала опухоль на руках и ногах, стихла боль, только лицо было покрыто грубой чешуей.
Проснувшись рано утром, я застал своих товарищей в полной готовности начать трудовой день. Лебедев решил, не ожидая полного перелома погоды, подняться на вершину Козя. Я долго смотрел ему вслед и думал:
— Вот неугомонный человек! Что значит любить свое дело! Ведь он торопится потому, что боится: а вдруг не он первым поднимется на голец, и тогда не придется ему пережить тех счастливых минут, которые испытывает человек, первым преодолевший такое препятствие. — Я его понимал и не стал удерживать. Остальные рабочие с Пугачевым ушли вниз за грузом. Зудов остался со мною в лагере.
Заря медленно окрашивала восток. Погода шла на улучшение, и скоро серый облачный свод стал рваться, обнажая купол темно-голубого неба. Ветер тоже стих, и лишь изредка проносились его последние порывы.
— Погода будет! Слышишь, белка заиграла, — сказал сидевший у надьи Зудов.
Приподнявшись, я стал осматривать ближайший кедр. Под вершиной его я заметил темный клубок. Это было гайно — незатейливое беличье гнездо, а рядом с ним вертелась сама белка. Она то исчезала в густой хвое, то спускалась и поднималась по стволу, то снова появлялась на сучке близ гайна. Зверек не переставая издавал свое характерное: цит-т-а, цит-т-а… — крик, сопровождавшийся подергиванием пушистого хвостика.
Надо полагать, все дни непогоды она отсиживалась в своем гнезде, изрядно проголодалась и теперь, почуяв наступление тепла, решила покинуть свой домик. Но, прежде чем спуститься на поиски корма, ей нужно было поразмяться, привести себя в порядок, и она начала это утро с гимнастических упражнений — иначе нечем объяснить ее беготню по стволу и веткам вокруг гайна. Затем она принялась за свой туалет.
Усевшись на задние лапки, белка прежде всего почистила о сучок носик и, как бы умываясь, протерла лапками глаза, почесала за ушками, а затем принялась за шубку, сильно слежавшуюся за эти дни. С ловкостью опытного мастера она расчесала пушистый хвост, взбила коготками шерсть на боках, спинке и под брюшком. Но это занятие часто прерывалось. В нарядной шубке белки живут паразиты. Иногда их бывает такое множество и они проявляют такую активность, что насмерть заедают зверька. Именно из-за них белка принуждена была часто прерывать свой утренний туалет. Насекомых у нее, видимо, было много, она ловила их зубами, вычесывала коготками, пока все это ей не надоело. Тогда она прыгнула на соседнюю ветку, встряхнула шубку и, соскочив на снег, исчезла из глаз.
День тянулся медленно, и, коротая его, я занялся дневником. В последние дни меня не покидали тревожные мысли. Мы имели с собой запас продовольствия всего на три месяца, только для захода в глубь Саяна. Остальное должны были доставить туда же из Нижнеудинска наши работники Мошков и Козлов. Им было поручено перебросить груз в тафаларский поселок Гутары и далее вьючно на оленях в вершины рек Орзагая и Большой Валы. Покидая поселок Черемшанку, мы не получили от Мошкова известий о выезде в Гутары; не привез ничего утешительного и Зудов, выехавший из поселка неделей позднее.
А что, если, проникнув в глубь Саяна, мы не найдем там продовольствия? Эта мысль все чаще и чаще преследовала меня. Тревога усугублялась еще и тем, что мы уже не могли пополнить свои запасы: в низовьях началась распутица, и связь между Можарским озером и Черемшанкой прекратилась. Нам оставалось только одно — верить, что в верховье Орзагая и Валы мы найдем следы пребывания Мошкова и Козлова и они приведут нас к лабазам.
Через два дня весь груз и люди были в лагере. Лебедеву удалось разведать проход на вершину Козя, и мы с утра готовились к подъему. Я еще не совсем поправился и поэтому решил идти с Зудовым вперед, без груза. День был на редкость приятный — ни облачка, ни ветра.
Поднявшись на первый барьер, мы задержались там. Далеко внизу, вытянувшись гуськом, шли с тяжелыми поняжками люди. Они несли инструменты, цемент, дрова, продукты. Еще ниже виднелся наш лагерь. Он был отмечен на снежном поле сиротливой струйкой дыма и казался совсем крошечным.