Ровно в полдень мы с Зудовым поднялись на вершину гольца Козя. Нас охватило чувство радостного удовлетворения. Это был первый голец, на котором мы должны были произвести геодезические работы.
На север и восток, как безбрежное море, раскинулись горы, самых причудливых форм и очертаний, изрезанные глубокими лощинами и украшенные зубчатыми гребнями. Всюду, куда я бросал свой взгляд, я видел ущелья, обрывы, бездонные цирки. На переднем плане, оберегая грудью подступы к Саяну, высились гольцы: Москва, Чебулак, Кубарь, Окуневый. Подпирая вершинами небо, они стояли перед нами во всем своем величии. Отсюда, с вершины Козя, мы впервые увидели предстоящий путь.
Рассматривая горы Восточного Саяна, путешествие по которым много лет было моей мечтой, я увидел, что они состояли не из одного мощного хребта, как это рисовалось в моем воображении, а из отдельных массивов, беспорядочно скученных и отрезанных друг от друга глубокими долинами. Это обстоятельство несколько усложняло нашу работу, но мы не унывали.
Посмотрев на запад, я был поражен контрастом. Как исполинская карта, лежала передо мной во всем обнажении мрачная низина. Многочисленные озера, раскинувшиеся у подножья Козя, были отмечены на ней белыми пятнами, вправленными в темный ободок елового и кедрового леса, сохранившегося по их берегам. А все остальное — на юг и запад — серо, неприветливо. Это — мертвый лес. Только теперь можно было ясно представить тот огромный ущерб, который нанесли пяденица, усач и другие вредители лесному хозяйству.
Один за другим поднимались на верх гольца люди. Они сбрасывали с плеч котомки и, тяжело дыша, садились на снег.
Я долго делал зарисовки, намечая вершины гор, которые нам нужно было посетить в ближайшие дни, расспрашивал Зудова, хорошо знавшего эти места. За это время мои спутники успели освободить из-под снега скалистый выступ вершины Козя и заложить триангуляционную марку.
Когда Зудов, Лебедев и я спустились в лагерь, они уже лили над маркой бетонный тур. Так в Восточном Саяне был сооружен первый геодезический знак!
Пугачев остался с рабочими достраивать знак, а я, Зудов и Лебедев решили вернуться на Можарскую заимку, чтобы подготовиться к дальнейшим переходам. Не задерживаясь в лагере, мы встали на лыжи и пошли на спуск. Первым шел Зудов. Лавируя между деревьями, он перепрыгивал через валежник, кюветы и все далее уходил от нас. Мы с Лебедевым не торопясь шли его следом. Спустившись в долину, Павел Назарович спугнул несколько глухарей. Оказалось, что там, по гребню, поросшему зелеными кедрами, был ток. Зудов дождался нас, и, пройдя еще с километр, мы заночевали.
Красный диск солнца уже прятался за далеким горизонтом, заканчивая дневной путь. В наступающих сумерках исчезали тени деревьев, тускнел снег, заканчивалась дневная суета. Всем, кто, соблазнившись весенним теплом, покинул свои зимние убежища, пришлось наспех искать приют от наступившего вместе с сумерками похолодания. Это были паучки, маленькие, бескрылые насекомые, передвигавшиеся днем по снегу неизвестно куда.
Еще не успели мы закончить устройство ночлега, как пришла ночь. Из-под толстых, грудой сложенных дров с треском вырывалось пламя костра. Оно ярко освещало поляну и меркло в высоте. Какое огромное, поистине неоценимое удовольствие после законченной работы отдыхать у костра, пить чай, а затем и уснуть обласканным живительным теплом!
Мы с Кириллом Лебедевым решили рано утром сходить на глухариный ток, поэтому сразу легли спать, а старик долго еще сидел у огня. Видимо, костер напомнил ему о былом, когда в поисках соболя или изюбра он бороздил широкими лыжами Саянские белогорья. Ему было что вспомнить! Сегодня, когда он катился с гольца по крутым, залесенным отрогам, можно было с уверенностью сказать, что в молодости вряд ли ветер догонял его, и трудно представить, чтобы зверь мог от него уйти! Даже и теперь, в шестьдесят лет, он был ловким и сильным. Что-то привлекательное было в натуре и характере Павла Назаровича.
Помнится наша первая встреча. Я приехал к нему в поселок Можарка. Он был удивлен, узнав, что райисполком рекомендовал его проводником экспедиции.
— Они, наверное, забыли, что Павел Назарович уже не тот, что был прежде, — говорил он. — Куда мне, старику, в Саяны идти? Ноги ненадежные, заболею — беды наживете. Не пойду! А кроме того, ведь на мне колхозные жеребцы, как их оставить? Нет! Не могу и не пойду… — упрямился старик.
Но он пошел.
Ночью, когда вся деревня спала, в избе Зудова горел огонек. Павел Назарович чертил «план» той части Саяна, где ему приходилось бывать, и по мере того, как на листе бумаги появлялись реки, озера, гольцы, старик успевал рассказывать мне о звериных тропах, порогах, о тайге.