Над прогоревшим костром висел котелок с мясом. Огня под ним не было, чуть дымились концы дров. Рядом с костром стояли чашки, лежали хлеб, ложки и сумочки с солью. Люди собрались ужинать, но усталость победила даже голод.
У меня надолго осталась в памяти эта картина. Пугачев, склонив голову на седло, спал, держа в руках ложку, которой он мешал суп; другие спали по-разному: кто полулежа, кто свернувшись в комок.
Недалеко от костра, на поляне отдыхали лошади. Все они до неузнаваемости были вымазаны грязью и имели такой измученный вид, будто их волоком тащили через завалы. Все лошади были заседланы, но откуда взялось седло, которое лежало под головой Пугачева?
— Видимо, коня бросили, — тихо произнес Павел Назарович, заметив, что я считаю лошадей. Действительно, одной лошади не хватало.
Я сложил головешки, раздул огонь и, добавив в котелок снега, разбудил людей.
— Как это я уснул? — протирая глаза и вскакивая, проговорил Трофим Васильевич. Лицо его осунулось и похудело. На его долю выпала вся тяжесть организации переброски груза на Кизыр.
Следом за Пугачевым стали подниматься и остальные. На усталых лицах лежали тонкие морщины, а на одежде появились заплаты, пришитые непривычной рукой.
— Сегодня пристрелили Гнедка, — сказал Пугачев, не глядя на меня. — Плохо и с остальными лошадьми. Если впереди все такая же мертвая тайга, то ни за что нам не довести их до сыролесья. Велик ли путь сюда от Можарских озер, а посмотрите, как все покалечились!
Он подвел меня к Маркизе (так назвали конюхи серую кобылицу за ее строптивый нрав и уродливый вид). У нее под брюхом вздулась шишка величиною со средний арбуз. Только теперь я заметил, что некоторые лошади держались на трех ногах, и почти у всех были раны. Дикарка разбила голову и с заплывшим глазом стояла смирно, а раньше — близко к себе никого не подпускала. У всех лошадей без исключения до крови изодраны ноги. Это — от неумения ходить по завалам. Они впервые попали в такую тайгу, и им придется многое пережить, пока не приспособятся к своей работе.
Когда мы закончили осмотр лошадей и расселись вокруг костра, Пугачев стал рассказывать:
— До Тагасука шли хорошо, а как перешли реку — ну и началась беда! Лошади непривычные, торопятся, лезут куда попало, одна упадет, другая напорется, а те, которые боятся прыгать через колодник, полезут в обход и завалятся. Одну вытащишь — другая засядет, и так — весь день! Тут уж близко, — он показал рукой на пройденный путь, — к сосняку подходили, Гнедко прыгнул через завал, да неудачно, задние ноги поскользнулись, и он упал прямо на сук. Мы подбежали, помогли ему встать, а у него брюхо распорото, кишки вываливаются. Задних лошадей провели вперед, а я остался с ним, седло начал снимать, не поверите, он так посмотрел лошадям вслед, так заржал, будто смерть свою почуял… Пришлось застрелить.
После ужина лагерь заснул. Над тайгою повисла морозная ночь. Я долго сидел за дневником. В этот раз особенно хотелось переложить на бумагу впечатления дня и немного разобраться в мыслях.
Ночь все ближе, все настойчивее подступала к биваку. Все слабее и слабее искрился костер. Как только скрылась светлая полоска недавно народившегося месяца, сейчас же появились звезды. Оторвавшись от дневника, я долго любовался их игрою да так и уснул с карандашом в руке.
Утро было необычайно холодным. Мы торопились. Еще на горизонте не обозначился восток, а эхо уже разносило по тайге удары топоров и крик погонщиков.
Через три часа показалась знакомая полоска березняка, а за ним и вершины береговых елей. Когда подошли ближе, то увидели кусочек голубой ленты реки и дым костра. Было восемь часов утра.
Повар Алексей Лазарев занимался приготовлением завтрака. Исходивший из его котлов приятный запах будоражил наш аппетит. Не было только Лебедева и его товарищей — они работали на своей «судоверфи».
— Ну нынче и суп! — говорил Алексей, зная, что мы голодны. — Гляньте-ка, жирный какой, а запах — удержу нет, с перчиком! — Он зачерпнул большую ложку бульона, поднес ко рту и тянул медленно, нарочито громко причмокивая.
— Души у тебя не стало, Алексей, выкипела она с супом… — сказал Курсинов.
— А была ли она у него? — спросил Арсений Кудрявцев, поглядывая на товарищей. А Алексей с хитрой улыбкой еще зачерпнул бульон ложкой, поднес ко рту да так и застыл…