— И Елизара убили? — спросил Цыбин дрогнувшим голосом.
— Вероятно. Мы не нашли его трупа, но он вряд ли может быть исключением.
— Ну и дела, будь они прокляты! — возмущается повар Федор.
— Где нашли останки Петрика и Евтушенко? — спросил Цыбин после долгой паузы.
— В стланиках на северном склоне гольца. Спасибо Загре. Не знаю, какую награду ему выхлопотать.
Все глянули на лежащего поодаль от костра кобеля. Кто-то бросил ему кусок копченки.
За эти дни я чертовски измотался. А сегодня особенно. Мне даже трудно встать, чтобы дойти до полога. Ни о чем не хочется думать. Спать, спать и спать!.. Только бы добраться до спального мешка!
— Павел, — зову я радиста. — Дай мне журнал. Не забудь после ужина накормить и привязать Загрю.
С трудом вспоминаю, что именно надо сообщить в штаб экспедиции. Пишу:
«Плоткину. На склоне Ямбуя в нижней зоне стлаников обнаружены останки Петрика и Евтушенко. Возможно, они были убиты на тропе, по которой наши люди ходили с вершины гольца за водою. Если это так, то убийцы живут в районе Ямбуя. Обстановка очень сложная. Поторопитесь с переброской солдат и с ними опытного работника уголовного розыска. Быков еще не найден. Отвечайте семь утра».
— Слушай, Цыбин, — обратился я к наблюдателю. — Мне кажется, мы слишком беспечно ведем себя. Надо назначить на ночь дежурных. Пусть четыре человека поочередно караулят лагерь по два часа. Только не спать. Костра большого не разводить.
— Все будет сделано.
— В случае чего сразу будите меня, и люди пусть спят настороженно. Чем черт не шутит! Всякое может случиться.
Я отказываюсь от ужина — даже голод отступает перед усталостью. Усилиями воли заставляю себя сесть за дневник. Но о чем писать? Так много событий прошло за сегодняшний день. Не могу отобрать для записи главное, забыл, как строить фразы. Пишу чужим, неразборчивым почерком, и мне кажется, что мысли рождает сам карандаш.
15. Ночь неожиданностей
Успеваю стащить с ног сапоги и, не раздеваясь, зарываюсь в меховой мешок. Сон быстро овладевает мною, отступают земные дела, будто проваливаюсь в небытие…
Остается живым только слух, но и в нем жизнь отражается, как отдаленное эхо. Вот он что-то уловил важное, какая-то тревога врывается в сон. Не могу прийти в себя, открыть глаза, не знаю, где и кто я, — крепок сон уставшего человека в тайге. И только когда залаял Загря, я, как от грома, мгновенно пробудился.
От Реканды, залитой лунным светом, приближалось пощелкивание копыт груженых оленей.
— Кто идет? — раздается в тишине строгий окрик дежурного Цыбина.
«Значит, уже за полночь», — соображаю.
— Что орешь как сумасшедший, не видишь, олень пугается, — слышу, узнаю голос Лангары. — Лучше чай грей, дорога длинный был.
— Какая нужда ночью по тайге оленей гнать? — удивляется Цыбин.
— Плохую новость везем начальнику, — говорит Лангара.
«Что еще случилось? Неужели Аннушка умерла?» И я тороплюсь выбраться из спального мешка. Но меня опережает Лангара. Она отбрасывает край полога и не присаживается, а падает на подстилку. На ее лице и усталость от долгого пути и тревога. В ожидании, что вот сейчас с ее уст сорвется что-то страшное, забываю даже поздороваться.
— Амакан твой люди кушал! — выпаливает она и ловит проницательным взглядом мои глаза.
— Медведь?! Не может быть!
— Ха! Думаешь, напрасно два дня оленей маяли, скоро ходили, догоняли тебя?!
— Постой, постой! Уж ты-то, Лангара, отлично знаешь, что медведь боится человека и по своей доброй воле вообще не нападает, разве только шатун, а ведь ваши и наши люди погибли летом, когда не бывает шатунов.
— Это дурной амакан, не шатун. Шибко плохой зверь. Он постоянно люди кушай.
— Людоед? Медведь-людоед?!
— Во-во, людоед!
— Я никогда не слышал о медведе-людоеде. Не ошибаетесь ли вы с Карарбахом?
— Нет, — твердо говорит она. — Раньше не было — это правда, а теперь есть. Человеку не дано все сразу знать. Вот послушай! Мы три дня назад встретили альгоминских пастухов, они сказали: на Ямбуе людоед. Карарбах тоже не верил, потом говорил мне — надо скоро ходить, догонять начальника, а то его съест амакан. Вот мы и пришли.
— Спасибо и тебе и Карарбаху. Но право же, трудно поверить, что всех ваших и наших людей съел медведь. Почему ты думаешь, что альгоминские пастухи не ошиблись?
Лицо Лангары кривит ироническая улыбка.
— Когда тебе под ноги падает шишка, не топчи ее, надо поднять, хорошо смотреть, пустая она или с орехами. Карарбах не погнал бы оленей, если бы не верил, что люди съел амакан.