— Смотрите, смотрите, — крикнул он, указывая на реку.
Мы вскочили.
Кирилл Лебедев, стоя в корме только что сделанной им лодки, забрасывая вперед шест и наваливаясь на него всем своим крепко сложенным телом, так толкал ее вперед, что та стрелою летела к противоположному берегу.
В позе Лебедева чувствовалось торжество мастера, а в движениях — спортсмена. Он не допустил лодку до берега, круто повернул ее шестом и, не передохнув, пронесся мимо нас вниз по течению.
Кто махал шапкой, кто кричал, даже лошади, и те, подняв головы, насторожились, будто следили за Лебедевым, а Маркиза, не разобрав сослепу, в чем дело, заржала.
Отплыв метров триста, Кирилл так же круто повернул лодку и, держа ее прямо на нас, стал вкось пересекать Кизыр. Лодка, несмотря на сильное течение, шла ходко. Шест то и дело вылетал из воды, чтобы прыгнуть вперед и подтолкнуть долбленку.
Наконец, последний удар, и нос лодки с шумом выскочил на гальку. Лебедев бросил на берег шест и, оставаясь в корме, стал закуривать. Мы подошли к нему.
— Хороша лодочка, а еще лучше кормовой! — поглаживая долбленку, похвалил Алексей.
Скоро в лагерь, по берегу Кизыра, пришли остальные рабочие, занятые поделкой лодок, и, усевшись в дружный круг, мы стали завтракать. Только Самбуеву было не до еды. Он был назначен постоянным табунщиком и теперь настойчиво, с большой любовью ухаживал за каждой лошадью, обмывая и заливая их раны лекарством.
После завтрака коней переправили на правый берег Кизыра и пустили на свободу. Вместе с конями переехал и Самбуев.
Несколько дней назад мне казалось, что после переброски груза с озера на Кизыр тяжелые дни останутся позади. Мы приступим непосредственно к экспедиционной работе, и жизнь нашей небольшой группы войдет в свое русло. Но по мере того, как переброска подходила к концу, обнаруживались все новые и новые препятствия, которые мы должны были преодолеть. Всем нам нужен был отдых, но на это требовалось время, которого у нас не было. Один день промедления — и нас могла опередить река: она уже вскрылась, но еще не набрала сил. А вот-вот всколыхнется, весенним паводком затопит берега, закроет броды для лошадей, и экспедиция долго не сможет двигаться к намеченной цели.
Нам нужно было торопиться и по совету Павла Назаровича в первую очередь перебраться за второй порог, который был расположен на третьем километре выше по Кизыру. Он предлагал стать лагерем на устье реки Таска. По его словам, там лучше корм для лошадей и оттуда легче организовать поход на голец Чебулак. Для переброски на Таску нам требовалось четыре дня, это значило, что мы должны будем работать первого и второго мая.
— А давайте попробуем, может, успеем к празднику перебраться, — сказал Пугачев. — С лодками ты нас не задержишь? — обратился он к Лебедеву.
— Вся страна сейчас торопится перевыполнить первомайские обязательства, а мы, что же, хуже других? Сегодня к вечеру все три «корабля» будут тут на причале, ей-ей, будут! Только договор: к праздничку с тебя, Трофим Васильевич, по чарке водки. Как, ребята? — вдруг обратился он к товарищам.
— За нами дело не станет, можно и по две договариваться, — ответил Курсинов.
— В эту компанию и я включаюсь, с закуской. Такое кушанье к празднику сварганю, что даже и названия ему не придумать! — вмешался в разговор повар Алексей.
— Ну и старика не забывайте, тоже подмогу. Такая артель, да неужто за два дня не переберемся на Таску? Не может быть!.. — поддержал всех Павел Назарович.
Так и решили: если за два дня — 29 и 30 апреля — успеем перебазироваться на устье Таски, то майские праздники будем отдыхать.
После полудня я пошел посмотреть нашу «верфь». К пуску на воду готовились два последних безыменных «корабля».
Деревья для будущих лодок выбирал Павел Назарович. Много их пересмотрел старик, прежде чем решил, на которых остановиться. Толщину тополя он определял обхватом рук, а пустоту выстукивал обушком своего маленького топора. Он взглядом определял прямолинейность ствола и высматривал, нет ли на нем подозрительного сучочка. Если тополь отвечал всем условиям, Павел Назарович делал на нем длинный затес и этим решал судьбу дерева.
В топольник пришел с рабочими и Лебедев. Он недоверчиво осмотрел выбранные стариком деревья, выстукал их, обмерил и стал валить.
Шумно стало на берегу Кизыра. Два дня не умолкая, стучали топоры и тесла, слышался оживленный говор.
Лебедев из сваленных тополей выпилил восьмиметровые сутунки, ошкурил их, разделил углем каждый на три равные части и комель назвал носом, а верхний срез — кормою. Так были заложены все три лодки.