Нас рано разбудил Алексей:
— Поднимайтесь, завтрак готов!
Обычно такому окрику предшествует гром посуды, возня у костра и разговор с дежурным, на этот же раз наш повар приготовил завтрак втихомолку.
— С ума ты сошел, Алексей, — бранил его Пугачев, — зарницы нет, а ты народ будоражишь.
— Перед праздником, Трофим Васильевич, нельзя ругаться, а зорька, ей-богу, всходила, да заметила, что у меня завтрак не готов, на минуту скрылась. Умывайтесь, она вот-вот покажется!
Еще была ночь, но чувствовалось, что до рассвета недалеко. Люди проснулись, на их сонливых лицах так и осталась вечерняя усталость, будто они и не отдыхали. Одни сразу поднялись на ноги и с удивлением смотрели на окружающую обстановку, не понимая, где они находятся, другие одевались сидя, но страшно медленно, неохотно.
— А ну, шевелись, братцы, суп остынет! — не унимался Алексей.
Позавтракали еще затемно. Мы успели загрузить лодки, даже покурить, и только тогда услышали шаловливый шепот утреннего ветерка. Еще минута, и за горизонтом появилось бледное зарево, стали гаснуть звезды, и лес наполнился звуками. Шумно разрезая воздух, пронесся мимо нас табунок уток; под берегом, в березняке любовно насвистывал весеннюю песенку рябчик, а где-то в небе чуть слышно гоготали гуси.
Не дождавшись дня, мы решили начать переброску груза. Три пары шестовиков, громко стуча о камни железными наконечниками, погнали лодки вверх по течению. Скоро показался и порог. Издали он обозначался береговыми возвышенностями, подошедшими близко друг к другу.
У первой скалы лодки остановились. Мы поднялись на возвышенность, чтобы осмотреть проход. Впереди — широкая лента реки. Спокойно Кизыр подходит к порогу, и только там, где, прикрывая вход в узкие ворота, лежит отполированный водою огромный обломок скалы, Кизыр вдруг пробуждается. Он набрасывается на это первое препятствие и с шумом проносится мимо. Ниже, зажатая тисками ворот, река ревет и волнами захлестывает берега. Собрав всю силу, она стремительным потоком наваливается на скалы справа, затем несется к левым, как бы раздвигая их, и, словно от злости, ревет и пенится. Только миновав вторые ворота, Кизыр умолкает, образуя ниже порога тихий слив.
Кирилл Лебедев решил сам попробовать перегнать первую лодку через порог. Предприятие было опасное, и мы с напряжением следили за его работой.
Надежно привязанный к лодке груз он накрыл брезентом, чтобы волна не захлестывала его. Затем снял фуфайку, сапоги и вместе с шапкой оставил на берегу. Засучив штаны выше колен, Кирилл обмакнул шест в воду, протер его руками и, став в корму, бросил полный решимости взгляд на порог, затем посмотрел на нас, беглым взглядом прощупал в последний раз лодку и оглянулся назад. Там вдали чуть заметно дымился оставленный нами костер.
Лодка, повинуясь кормовщику, послушно стала вдоль берега и от первого удара шестом рванулась в порог.
Как только Лебедев исчез из глаз, мы прошли вперед и стали выше первого поворота. Порог ревел с невероятной злобой и казался настолько стремительным, что невольно закрадывалось сомнение в благополучном исходе. Мы со страхом смотрели на огромный вал, который зарождался несколько выше первого поворота, он готов был захлестнуть любого смельчака, решившегося помериться с ним силой.
Минуты тянулись медленно, тревога все росла, но вот из-за поворота что-то забелело, стало медленно выползать, увеличиваться, и наконец появилась лодка.
— Держи левее, захлестнет!.. — крикнул Прокопий, но его голос был заглушен шумом, и мы с замиранием сердца ждали, что будет дальше.
А Лебедев продолжал медленно подавать лодку вперед. Еще секунда, вторая — и нос лодки действительно захлестнуло. Но Кирилл, налегая на шест, удержал нужное направление. Ему необходимо было пройти еще метр-два вперед, и только тогда можно было поворачивать в жерло порога, иначе не пройти.
Лебедев видел впереди бушующий поток, но не отступил, он готов был драться за каждый сантиметр. Еще один бросок шестом, и лодка смело врезалась в высокий вал. Будто приподнявшись, вода навалилась на левый борт и стала давить лодку ко дну. Не устояла долбленочка, качнулась и начала медленно отступать к противоположной скале, где, в кипящей пучине, волны могли похоронить ее.
Мы видели, как Лебедев, навалившись всей своей тяжестью на правый борт, все ниже и ниже клонился к лодке, как от невероятного напряжения покраснело его лицо. Но вот один, еле уловимый толчок, и лодка, вздрогнув, остановилась. Взбеленился вал, понеслись ему на помощь волны, всколыхнулся, набирая силу, поток, но было уже поздно. Лебедев, налегая на шест, вырвал нос из объятий вала и, упираясь широко расставленными ногами в дно, стал поворачивать лодку влево. Задрожала долбленка и, повинуясь кормовщику, полезла на вал. Кирилл ловким ударом шеста отбросил корму вправо и с силой толкнул вперед долбленку. Все мы так и ахнули — в одно мгновенье лодка оказалась за поворотом.