Действительно, что-то черное, мелькая меж завалов, быстро нагоняло лошадей. Я взял бинокль и по прыжкам отставшей лошади легко узнал спутанного жеребца Чалку. Совершенно неожиданно в поле зрения бинокля врезался крупный медведь. С изумительной быстротой мчался он по кромке обрыва, отрезая лошадям путь к реке и, видимо, намеренно тесня табун к завалу. Через несколько секунд я и Днепровский с ружьями в руках уже бежали навстречу табуну.
В лагере все всполошились. Почуяв суматоху, Левка и Черня неистовствовали.
Мы быстро скатились с обрыва на берег (бежать тайгой было трудно) и, напрягая все силы, бросились вниз по реке, намереваясь спасти Чалку.
Пробежав метров триста, я остановился. Днепровский почему-то отстал. Оглянувшись, я видел его уже не бегущим, а скачущим на одной ноге. Прокопию не повезло. Обуваясь второпях, он натянул чужой сапог, угодивший не на ту ногу, да к тому же еще меньшего размера. Заметив, что я уже на берегу, он снял сапог и стал им махать в воздухе, подавая в лагерь сигналы бедствия. Я не стал дожидаться.
Табун, пробежав мимо меня, остановился. Лошади были уже вне опасности. Спутанный Чалка, делая огромные прыжки, старался прорваться к лошадям, но медведь явно отрезал ему дорогу. Стрелять было далековато, и я бросился к ним навстречу. Жеребец, не щадя сил, пробивался сквозь валежник, а медведь, настигая, старался завернуть его к увалу. И вот, когда зверь был совсем близко, у Чалки вдруг лопнуло путо. Теперь, казалось, еще несколько прыжков, медведь отстанет, а я смогу стрелять. Но зверь проявил чертовскую ловкость. Я видел, как с виду неуклюжее, косолапое животное с ловкостью соболя бросилось на Чалку и, пропустив его вперед, таким ревом пугнуло жеребца сзади, что тот, невзвидев света, со всех ног пустился к табуну. Видимо, для того приема, каким медведь кладет свою жертву на землю, нужен был стремительный бег жеребца. Несколько ловких и необычно длинных прыжков, и косолапый, поймав Чалку за загривок, дал задними ногами такой тормоз, что жеребец взлетел в воздух и со всего размаху грохнулся хребтом на землю. Я не успел откинуть прицельную рамку штуцера, как брюхо жеребца уже было распорото.
Каково же было мое удивление, когда после двух, почти одновременных выстрелов там, точно из-под земли, выросли Левка и Черня. Медведь закружился и упал. Собаки насели на него, и я услышал страшный рев, от которого табун снова сорвался и, ломая завал, бросился к палаткам.
Я побежал к собакам. Зверь вдруг вскочил и, смахнув их с себя, стал удирать в тайгу. Бежал он тяжело и как-то тупо, а собаки поочередно, одна справа, другая слева, забегали полукругами, хватали его за задние ноги, силясь задержать, и так, не отставая, вместе с ним скрылись за хребтом.
Я на минуту остановился у безжизненного трупа жеребца. В его глазах так и застыл страх, и если бы не разорванная шея да не вспоротое брюхо, то можно было подумать, что животное умерло именно от страха.
Лай собак отдалялся и доносился все тише и тише; потом мне показалось, что он повис на одном месте.
— Держат… — мелькнуло в голове, и я бросился на чуть слышный лай.
Не помню, как я перепрыгивал через колодник, касались ли мои ноги земли; какая-то сила подхватила меня и несла вперед. Редко человек бывает таким ловким и резвым, каким был я в эти минуты. И откуда только все это берется!
Выскочив на увал, я ясно услышал азартный лай собак и злобный рев зверя. Тут все было забыто. Надо признаться, что в такой момент охотником почти не руководит рассудок, он отдается вдруг вспыхнувшей внутри его буре. Она не дает ему спокойно разобраться в обстановке, гонит вперед. Нет сил задержаться даже на минуту, чтобы усладить свой слух лаем любимых собак, а ведь в охоте со зверовыми лайками — это, пожалуй, лучшие минуты.
Северный склон увала был покрыт глубоким снегом. Не успел я пробежать и ста метров, как меня догнал запыхавшийся Днепровский. Ему ребята на лодке подбросили сапог, и теперь мы оказались снова вместе. Он заставил меня остановиться и прежде всего разыскать след зверя.
Медведь прошел несколько левее того места, где я вышел на увал, и, бороздя снег, заливал его черной кровью. Местами я видел брызги крови, но уже алого цвета, несомненно, это была кровь, которую зверь при выдохе выбрасывал через рот. Надо полагать, что пуля пробила ему легкие.
Мы торопливо спускались в ложок, откуда все яснее доносился лай собак. Тяжелые тучи, набухая весь день, еще больше потемнели. Задевая вершины гор, они лениво ползли на запад. В воздухе пахло сыростью, но вокруг было удивительно тихо.