Я вспомнил эвенкийскую легенду про тот самый страх, что видел в застывших глазах Чалки. Эту легенду я тогда и рассказал товарищам.
Страх
В один из осенних дней геодезическая экспедиция шла по одной из рек на севере, пробираясь к Диерским гольцам.
Ясный, теплый сентябрьский день подходил к концу. Устали люди от длительного перехода, медленно, понурив головы, плелись олени. Даже собаки — и те перестали резвиться по тайге и облаивать вспугнутую с земли дичь. Всем хотелось скорее к костру и отдыху.
Когда мы подъехали к устью реки Диер — был уже вечер, и тени гор заливали всю долину. Много лет назад большим пожаром был уничтожен лес при входе в Диерское ущелье, и теперь черные, безжизненные стволы гигантских лиственниц низко склонились к земле, как бы рубили дорогу, провели оленей и, подойдя к Диеру, расположились на ночевку. Эхо от ударов топора нарушало тишину тайги. Мы поставили палатку, и сейчас же костер осветил наш маленький лагерь. Я заметил отсутствие собак, имевших привычку всегда вертеться около костра.
— Где Чирва и Качи? — спросил я пастуха-эвенка.
— Ево, наверно, рыба пошел ловить, это место кета должна быть много, — ответил он.
— А разве собаки могут ловить рыбу? — усомнился я.
— Ево хорошо может ловить, иди смотри, — и старик кивнул головой в сторону реки.
Было еще светло. Стремительный поток прозрачной воды скатывался между крупных валунов. В трехстах метрах ниже лагеря шумел водопад. Река там делает огромный прыжок и, падая с высоты, обдает скалы густой пеной. Ниже водопада образовался тихий водоем. Я подошел к краю скалы и выглянул из-за нее. Качи и Чирва стояли в воде и, запуская морды, старались что-то схватить, а Залет следил за ними, и каждый раз, как только одна из собак вытаскивала морду из воды, он настораживался, ожидая, не появится ли пойманная рыба? Вдруг Качи сделал прыжок вверх, завозился в воде и, приподнимая высоко передние лапы, выволок на каменистый берег большую кету. Залет бросился к нему, сбил с ног и, торопясь, тут же стал расправляться с добычей. А Качи встал, отряхнулся и, слизав с морды чешую, неохотно пошел обратно в воду. В это время Чирва, пятясь задом, тащила за хвост к берегу большую рыбу. Меня эта «рыбалка» заинтересовала, и я спустился к водоему. Если бы не предупреждение эвенка Демида — никогда бы мне не узнать в вытащенной рыбе кету, серебристую красавицу больших морей. Ее круглый жирный корпус был тонким и почти бесформенным. Она вся была в ранах и имела жалкий вид.
Я стал рассматривать водоем, он был мелким, и кета покрывала почти все дно. Часть ее, удерживая равновесие, еще плавала, но большинство проявляло лишь слабые признаки жизни и чуть-чуть шевелилось.
Я видел, как ниже водоема, где река течет, переливаясь, между крупных камней, плавало много кеты. У некоторых рыб были повреждены глаза, многие не имели плавников и почти все были покрыты темно-фиолетовыми пятнами. Рыба пыталась преодолеть течение, пробиться вверх, но у нее уже не было сил, и короткие плавники плохо служили ей.
«Странная рыба! — думал я. — Что гонит ее из просторных морей в эту горную теснину? Ведь у нее уже почти не было жизни, она потеряла внешний вид, изранилась, а все-таки лезла вверх по реке. Какая скрытая сила руководила ею и что это за сила?»
Быстро наступающая темнота заставила меня вернуться на бивак. Большой костер, шумно рассыпая искры, освещал поляну. Близко у огня сидели люди, у кромки леса паслись олени. Черные тени огромных лиственниц уже легли на палатки.
После ужина, нарушая тишину, гремел посудой повар. Я прилег к костру и занялся дневником, но водоем с гибнущей кетой приковал мои мысли, и я невольно вспомнил все, что мне было известно о жизни этой рыбы.
Не успеют еще осенние туманы покрыть берега Охотского побережья, как большие косяки кеты уже подходят к ним и, распрощавшись с морем, устремляются вверх по рекам. Перегоняя друг друга, забыв про корм и отдых, кета пробивается к самому верховью, и чем выше поднимается она, тем больше встречается на ее пути препятствий и тем сильнее обессиливает ее голод. Вот она уже достигла горной части реки и там, на мелких перекатах, порогах и шиверах сбивает свои плавники, а густые речные завалы наносят ей раны. Но она будто не замечает их, не чувствует и с неудержимой силой стремится вперед, к тем местам, где родилась. Там кета мечет икру и, сбившись в тихих водоемах, почти вся гибнет от голода и бессилия. На этом рыбном кладбище, задолго до прихода кеты, птицы и хищники, нарушая тишину тайги, уже дерутся, чуя легкую добычу. Ожидая кету, и медведь проторит тропу к реке, зло ворча на крикливых птиц.