Я не выдерживал его умного взгляда, полного уверенности, и сдавался. Черня, натягивая поводок, шел вперед и вел меня за собою.
Как же было не удивляться и в этот раз, когда он вел нас к медведю. Ведь вчера мы с Прокопием шли на табор по снегу, а так как и после этого он сыпал еще долго, то к моменту возвращения собак наши следы, безусловно, были занесены им. Если Левка и Черня тогда еще улавливали на снегу наш запах, то с новым снегом, кажется, все должно было исчезнуть. Но в действительности бывает не так. Лайка с хорошим чутьем улавливает запах зверя или человека спустя даже два дня, тем более, если они идут тайгою и оставляют этот запах не только на земле, но, главным образом, на ветках, на листьях, на коре деревьев, к которым они случайно прикасаются. Когда же собакам приходится восстанавливать путь спустя более продолжительное время, то безусловно ими руководит память, способная запечатлеть все мелочи в окружающей их обстановке.
Спустившись в ложок, Черня свернул влево, и по размокшему снегу мы пошли вниз. Теперь нам стал попадаться сбитый колодник, сломанные сучья и места схваток раненого зверя с собаками. Кое-где сохранились отпечатки его лап. Чем дальше мы продвигались, тем чаще останавливался зверь. Он, видимо, ослабел, а собаки, чувствуя близость развязки, наседали еще с большим ожесточением. Я легко представил себе Левку в те минуты, когда бессильный медведь потерял способность маневрировать и уже не мог отбиваться от собак. Видимо, Левка все азартнее наседал на зверя, и та шерсть, которая все чаще попадалась на нашем пути, указывала на его работу.
Через час в просвете боковых возвышенностей показалась глубокая полоска Кизыра. Мысль о том, что зверь мог уйти за реку, не на шутку встревожила нас, но Черня, дойдя до реки, свернул вправо. Он вывел нас на верх борта долины и остановился. Именно там и произошла последняя схватка собак с медведем; судя по тому, что мы видели на той маленькой полянке, можно было поверить эвенкийской поговорке: «Медведь вперед помирает, потом его сила покидает». Лес, колодник, пни — все было изломано, свалено, вывернуто, будто зверь обломками отбивался от собак.
Черня, помахивая хвостом, перевел нас через поляну, и мы оказались на краю небольшого ската, под которым виднелась густая чаща. Туда-то именно медведь и стремился, удирая по ложку, чтобы укрыться от расправы.
— Не зря, значит, собаки его тут держали, — сказал Прокопий, с любопытством осматривая поляну и чащу. — Попади он в чащу раньше — ничего бы ему не сделали собаки, могли бы и отступиться.
Действительно, Черня и Левка, будто понимая, что в том густом ольховнике им не справиться с медведем, задерживали его на поляне и вконец измотали зверя. Как видно из последующих событий, которые легко читались по оставленным следам, ему удалось вырваться с поляны, он бросился по крутому откосу вниз, но собаки, вцепившись в него, распяли задние ноги и, волочась следом, тормозили лапами его ход. Зверь, отгребаясь передними лапами, дотащился донизу и, обняв старую пихту, умер.
Мы спустились вниз.
— Кто это сало выдрал? — указывая на разорванный зад медведя, спросил я Левку. Нужно было видеть в это время его виноватую морду.
Через час, когда туша была разделана, Левка не выдержал и за несколько минут успел набить свой ненасытный желудок. Днепровский, испытывая его жадность, еще долго отрезал маленькие кусочки мяса и бросал ему в рот. Левка все глотал и глотал, пока его желудок не перестал принимать. Тогда он бросил это занятие, подошел к выброшенным кишкам и, не удержавшись, стал сдирать с них жир.
Зверь был ранен одной пулей, которая прошла вкось от правой лопатки через кишечник и остановилась в левой задней ноге. Это был крупный самец, но не такой жирный, как убитый нами у берлоги. Шестнадцать килограммов сала мы получили в награду за все пережитое, включая и смерть Чалки.
Мы спустились к реке, развели костер и, отдыхая, наслаждались чаем. Черня лежал рядом со мною, изредка поглядывая на костер, где и ему жарился кусок мяса.
Заметив, что я наблюдаю за ним, он подполз ближе и подставил свою голову под мою руку.
— Ну, погладь же его, посмотри, как он ласкается, — говорил Прокопий, громко потягивая горячий чай. — Не содрать бы нам без них с медведя шкуры!
Я обнял Черню и прижал к себе. Увидев это, подошел ко мне с засаленной мордой и Левка.