Пришлось подождать еще несколько минут, пока посветлело, и мы увидели полосу, оставленную на земле волочившимся рюкзаком. Она привела нас к поляне, и там, где собаки догнали рысь, лежал рюкзак со свернувшимися в нем в один клубок рысятами. Рядом с рюкзаком мы увидели мертвого зайца.
Рысь оказалась матерью малышей. Видимо, вернувшись после дневной охоты с пойманным зайцем к детям, она не нашла их в гнезде и пошла нашим следом, неся в зубах огромного зайца. У стоянки она, наверное, сделала круг и затаилась там, куда ветерок набрасывал запах ее детенышей. По нему она догадалась, что малыши живые. Какая великая сила — материнский инстинкт! Ведь это он заглушил в ней страх и заставил ползти к лиственнице, где все было насыщено ненавистным и пугающим человеческим запахом. Материнский инстинкт сделал ее на эти минуты необыкновенно ловкой и позволил ей незамеченной подобраться к стоянке и стащить, буквально из-под носа у собак, рюкзак с детенышами.
Все стало понятно, и мне не нужно было спрашивать у Тиманчика, что заставило рысь вступить в борьбу с собаками и почему наше появление ночью на поляне не испугало ее.
Утром в десять часов мы были на стойбище.
Прошло несколько недель. Наши маленькие рысята привыкли к пище, подросли, но были ли они сыты или голодны — в их глазах никто никогда не видел примирения. Во всех их движениях, во взгляде лежала печаль неволи. Они все время находились в каком-то напряженном состоянии, особенно самка. Она никогда не смотрела в глаза человеку, вечно пряталась и беспрерывно раздражалась. Враждебность сквозила во всех движениях молодых рысей, может быть, потому, что мы не уделяли им достаточно внимания и ласки.
Весною следующего года, когда нашим питомцам уже было по году, они особенно остро переживали неволю и своим поведением вызывали у всех нас чувство жалости. Наконец я не выдержал и решил отпустить их в тайгу. Двадцать шестого мая на лодке мы поднялись от стойбища Угоян вверх по реке, имея намерение достигнуть устья Чулы. В лодке с нами были и рыси. Утром после первой ночевки мы отпустили их на волю.
В тайге еще шло снеготаяние, уровень воды в реке неизменно поднимался, и скоро река вышла из берегов. Мы, не достигнув цели, вынуждены были вернуться на стойбище. Каково же было наше удивление, когда, подплыв к старой ночевке, мы увидели наших рысей, сидящих на наноснике. При нашем приближении они встали и отошли к кустам. Не знаю почему, но мы радовались этой встрече. Рыси к нам не подошли. Мы оставили им все свои запасы мяса, рыбы, хлеба и уже больше с ними не встречались.
Когда я закончил свой рассказ о рысях, была уже полночь. Приглушенно шумела Ничка.
На вершине Чебулака
Прошедший день принес нам много тревожных минут, и мы к вечеру так измотали свои силы, что самым желательным для нас был сон. Даже ночной холод, этот частый наш спутник, сжалился над нами и не будил всю ночь.
Мы проснулись еще до солнца. Последним поднялся Левка. Он лениво потянулся, зевнул во всю свою огромную пасть и, осмотревшись, замахал хвостом. День обещал быть безоблачным.
В шесть часов наш маленький отряд уже шел по крутому ключу, поднимаясь на верх пологого отрога, Как только мы оказались там, в северо-западном направлении от нас показался во всем своем величии голец Чебулак. Его тупая вершина, облитая снежной белизной, господствует над всеми прилегающими горами. Чебулак весь изрезан круто спадающими ключами и снизу опоясан темной лентой кедрачей. Он был обращен к нам глубоким цирком, оконтуренным рубцами нависших над ним скал. Обнаженные откосы, охраняющие подступы к вершине гольца, сливались с синеватой далью и придавали гольцу суровый вид.
До Чебулака оставалось не более 30 километров. Наметив кратчайший путь к нему, мы тронулись дальше. За перевалом, на широкой равнине, нам попалось два озера, соединенных между собою узкой проточкой. Это — Дикие озера. Они еще были покрыты льдом, но вытекающий из западного водоема ручей уже местами освободился от зимних оков и, заполняя весенним шумом узкое ущелье, скатывался к реке Тумной.
А солнце уже приподнялось над нами и заливало ярким светом всю горную панораму. День продолжал оставаться теплым, приятным, но позади, над хребтом Крыжина, появилось сомнительное облачко.
— Опять к снегу, — сказал Павел Назарович, первый заметивший его.
Мы продолжали свой путь. За озером нам неожиданно попалась глубокая тропа, только что проложенная по снегу прошедшим впереди стадом сокжоев. Они тоже, как и мы, направлялись к реке Тумной.