Люди бросились следом за ним. Всполошились лошади, залаял Левка. До слуха все тише и тише доносился треск сломанных сучьев.
Шли томительные минуты получасового ожидания. Мы все собрались на поляне, кроме Пугачева, который бросился следом за Дикаркой. Я твердо решил наказать Самбуева за его поступок, который мог кончиться большой неприятностью для всех нас и прежде всего для него самого. Только что я задумался, кого бы поставить на его место табунщиком, как из-за леса показался и сам Шейсран. К нашему общему удивлению, он по-прежнему сидел на Дикарке и, понукая ее поводом и ногами, подъезжал к нам.
Дикарка покрылась пеной. Ее гордая голова теперь безвольно опустилась почти до земли, в глазах погасла непокорность. Она с трудом, как-то тупо, переставляла ноги и неохотно шагала вперед.
Взглянув на Шейсрана, я не мог удержаться от восхищения. Отбросив вперед свои длинные ноги и откинув туловище, он широко улыбался, наслаждаясь счастливой минутой. Сколько в его позе было превосходства! Любуясь им, я подумал: «Как велико счастье табунщика, когда он наконец-то обуздал дикого коня!»
Подъехав к нам, наездник соскочил с лошади и, подтянув ее к Лебедеву, протянул ему повод.
— Это тебе, Кирилл, лючи нее коня нету, — взволнованно произнес он.
Лебедев растерялся и не знал — брать повод или отказаться. Выручил Алексей.
— Бери, Кирилл Родионович, ведь ото он тебе калым за Машу платит, — крикнул повар и, обхватив обеими руками Самбуева, закружился с ним под общее одобрение всех присутствующих, и в этом смехе, и в этой пляске без слов было выражено наше общее восхищение Самбуевым.
— Молодец, ой какой молодец, Шейсран!.. — кричал Алексей.
Но Дикарка не сдалась, она просто устала. Потребовалось всего десять минут передышки, чтобы она снова стала непокорной. Нам с трудом удалось завьючить ее, и снова мы были свидетелями проявления дикой силы. Вырвавшись из рук Лебедева, лошадь начала выделывать самые невероятные фигуры: била задом, падала, вертелась, но все же ей не удалось сбросить крепко привязанный вьюк. Набегавшись досыта, она вернулась к табуну, но еще долго не допускала к себе никого.
Наконец, завьючили последнюю лошадь — Маркизу — и лагерь опустел. Кроме лабаза, здесь остались неизменные приметы пребывания людей — консервные банки, клочья бумаги, изношенная обувь, ненужная тара и у пепелища большого костра — концы недогоревших дров.
Когда лошади и люди, вытянувшись гуськом, тронулись в путь, я вышел на берег. Река уже вспухла, сгорбилась посредине русла и понесла в неведомую даль пузырьки, мусор, клочья пены. Мутный поток реки своим шумом вызвал непонятную тревогу.
Узкая полоска тропы, проложенная топорами сквозь завалы упавшего леса, то подходила к берегу Кизыра, то сворачивала в глубь тайги.
Впереди по-прежнему шел Днепровский, ведя в поводу Бурку. За Буркой шел Рыжка, а за ним — Мухортый, это — передовая тройка. За тройкой Днепровского Лебедев вел Дикарку, Санчо, Гнедушку, и так все лошади шли в установленном порядке строгой очередности. Многие из них, не привыкшие к вьюкам, шли неуверенным шагом, спотыкались через колоды и быстро слабели.
Так, 9 мая отряд тронулся в далекий путь по Кизыру. Небо было затянуто серыми облаками, лениво передвигавшимися на восток. Перегоняя нас, изредка налетал холодный ветерок.
День заканчивался раньше, чем мы достигли берега Кизыра.
Темнело быстро, и можно было бы остановиться на ночь, но нас окружала мертвая тайга, а тропа была настолько узка, что без расчистки леса негде было стать биваком. К тому же не было корма для лошадей, и мы принуждены были идти вперед до Кизыра, где кончалась прорубленная тропа.
А ветер все крепчал, и все сильнее качалась тайга. Неприятное чувство овладевает человеком, когда он находится во власти такой стихии. Все реже кричали погонщики и лошади, будто смирившись с усталостью, шли, не отставая друг от друга. Надвинувшаяся ночь ничего хорошего не предвещала. Ветер грозил перейти в ураган. Все чаще то впереди, то позади нас, с грохотом валились на землю мертвые деревья.
Еще десять минут — и транспорт остановился. Я и Павел Назарович пробрались вперед и, вооружившись топорами, стали расчищать проход от только что упавших деревьев. Позади послышался крик: завалилась лошадь, кто-то звал на помощь, ругался.
Над нами нависла тьма. Все исчезло во мраке, и только ближние кусты да скелеты погибших деревьев чуть заметно маячили перед глазами. Они казались порой живыми существами, передвигающимися по ветру неведомо куда.