Время тянулось невероятно медленно. Мы то и дело выглядывали из-под брезента, пока наконец не заметили серую полоску рассвета. Дождь перестал, и под напором встречного ветра тучи заволновались и начали быстро отступать на запад. Павел Назарович, поглядывая на небо, заулыбался.
— Тучи назад пошли, — погода переломится, — сказал он ободряющим тоном, и все повеселели.
— Вот она, Тимофей Александрович, жизнь-то наша экспедиционная, между небом и землею находимся, — вдруг обратился Алексей к своему соседу Курсинову, тоже выглядывающему из-под брезента.
Курсинов поднялся, сонливо осмотрелся и спокойно сказал:
— Идти некуда, потоп, что ли?!
Нас пленило море грязной воды. Река, захватив равнину, начала прибывать медленнее. В этот день мы не могли рассчитывать увидеть под собою землю. Но разве можно было усидеть на лабазе сутки! Мы полагали, что на той возвышенности, которая примыкает к скале и куда вчера снесло лодку и Бурку, не было воды, и на ней можно было расположиться с большими удобствами, чем на лабазе. Но мы не знали, какие препятствия могли встретиться на пути. Днепровский и Самбуев вызвались идти в разведку. С трудом надули резиновую лодку и покинули лабаз, но через полчаса вернулись. Их не пропустила чаща. Тогда они сели на незаседланных лошадей и, вооружившись длинными палками, буквально ощупью стали пробираться вниз по реке.
Прилегающий к скале лес оказался действительно незатопленным. Мы перебрались туда вместе с лошадьми, с необходимым снаряжением и небольшим запасом продовольствия. Погода наконец сжалилась над нами. Ветер, разогнав тучи, дал простор солнцу, и облитая теплыми лучами тайга ожила, похорошела. Вспоминая минувшую ночь, люди стали шутить, смеяться, пережитые невзгоды как будто не оставили на них и следа.
К двенадцати часам дня вода начала спадать и скоро вошла в берега. Мы перевезли весь свой груз на новую стоянку и к четырем часам успели обсушиться, пересмотреть вьюки. Через час мы уже пробирались сквозь затопленный лес. Лошади вязли по брюхо в размокшей почве, падали в ямы и выбивались из сил.
Тяжелее всех шла Маркиза. У нее была не только весьма непривлекательная внешность, но еще и капризный нрав, который был особенно заметен именно в тот злополучный день: она часто ложилась, кусала переднего коня и по уши вымазалась в грязи. Сначала мы объясняли ее выходки просто неумением ходить под вьюком и, жалеючи, сняли с нее часть груза. Но она, наверное, считала, что при такой важной кличке ей вообще непристойно возить ящики с мукой, и добивалась полного освобождения.
После двухчасового блуждания по лесной грязи мы наконец увидели с правой стороны возвышенность и сразу же свернули к ней. Оставалось перейти небольшой ложок, и мы уже были бы на сухом месте. Но Маркиза решила почему-то именно там устроить нам неприятность. Она вдруг улеглась в грязь и не захотела идти дальше. Что мы с ней ни делали, уговаривали, помогали встать, но это не производило на нее никакого впечатления.
— Нашла когда ванны принимать, — нервничал Павел Назарович.
— Такая уж порода графская, — поддержал Алексей. — Вон, посмотри, — вдруг обратился он к стоявшей кобылице, — Гнедушка тоже колхозная лошадь, а не корчит из себя маркизы, у нее и вьюк сухой, а у тебя весь в грязи, да и сама ты на кого похожа… Тьфу! — сплюнул он с досадой.
— Стало быть, я сейчас с ней поговорю, — сказал Бурмакин, протискиваясь вперед.
Он взял в обе руки ее повод и, наступив на него ногой, крепко потянул, но повод не перервался. Тогда он отстегнул подпруги, взвалил на себя вьюк и седло.
— Ох, братцы! — произнес Бурмакин, покрякивая. — Зря ведь ругаем Маркизу. Куда же ей везти такую тяжесть, ежели я, и то с трудом поднимаю. Дайте-ка мне повод! — твердо сказал он, становясь впереди лежащей лошади. Кто-то бросился к нему, а мы расступились, еще не понимая, что он задумал.
Бурмакин перепоясал себе грудь поводом, поставил пошире короткие ноги и еще раз опробовал ремень.
— Стало быть, Маркиза, поехали! — сказал он спокойно и, сгибаясь под тяжестью вьюка, шагнул вперед, таща за собой лошадь. Та, вытянув шею и оскалив зубы, сопротивлялась, махала головой, билась ногами, но не вставала. Так и выволок ее Бурмакин вместе с валежником и с болотной тиной на берег. Там она вдруг вскочила и неизвестно с чего громко заржала.
— Вот это силища-а-а… — всплеснув руками, вдруг крикнул Павел Назарович, а остальные стояли молча, удивленно покачивая головами.
Однажды ночью