После обеда два человека, вооружившись топорами, пошли вперед прорубать дорогу, а остальные с лошадьми остались на стоянке. Мы решили изменить распорядок дня. Чтобы завьюченные лошади не дожидались в пути, когда прорубщики проложат проход, решили выступать с конями спустя два-три часа. Это удлиняло отдых лошадей и не изнуряло их ненужными остановками.
Мне же нужно было выйти на один из ближайших отрогов, чтобы осмотреться и сделать путевые зарисовки. Захватив штуцер и Черню, я покинул стоянку. Было три часа дня. Небо по-прежнему оставалось безоблачным.
Сразу за поляной начиналась возвышенность, окаймленная глубокими распадками и покрытая кедровым лесом. Это были еще сравнительно молодые деревья, пришедшие на смену погибшей от пожара могучей тайге, огромные кедры которой теперь лежали на земле, прикрытые зеленым мохом. Пройдет еще десяток лет, и бугры, под которыми лежат скелеты этих великанов, сровняются с землей. На смену старому лесу пришло достойное потомство.
Хорошо в кедровой тайге весною! Наслаждаясь теплым днем, я шагал с Черней по лесу, подбираясь ближе к хребту. Все вокруг нас было увлажнено, чисто, от запаха нагретой солнцем хвои кружилась голова. По ярко-зеленому мху, которым обычно устилает природа землю кедровых лесов, будто небрежно был разбросан бледно-желтый ягель. Удачное сочетание этих цветов напоминало ярко расшитую скатерть, брошенную к нашим ногам.
Мы шли, все больше удаляясь от реки. Окружающий нас лес, видимо, служил излюбленным местопребыванием изюбров. Мы часто встречали их лежки и места кормежек. Попадались и следы сокжоев. В одном месте, на хорошо заметной звериной тропе, следом за медведем просеменила росомаха, наверное, рассчитывая поживиться остатками его трапезы.
Черня вел себя возбужденно, его раздражало недавнее присутствие здесь диких животных. Он то громко втягивал воздух, стараясь что-то уловить в нем, то подозрительно обнюхивал веточку или след и, насторожив уши, останавливался, внимательно прислушивался к тишине, фиксируя какие-то звуки, неуловимые для человеческого слуха. Я следил за собакой и сам невольно заражался охотничьей страстью.
Вдруг где-то, выше по гребню, тревожно прокричала кедровка, и сейчас же Черня, бросившись вперед, натянул поводок. Я прислушался, но в лесу, как обычно, было тихо. Черня между тем поглядывал на меня и, нервно переступая с ноги на ногу, просился вперед. Сдерживая собаку, я прибавил шагу и скоро сквозь поредевший лес увидел крутой откос, по которому торопливым шагом уходили от нас изюбры; бык и две матки, их я сразу узнал по желтоватым фартучкам, которые они носят сзади. В тот момент, когда звери попались мне на глаза, они вдруг остановились и, повернув к нам головы, замерли на месте. Остановились и мы. Черня застыл, как пойнтер на стойке, и только когда изюбры, почувствовав опасность, сорвались с места и бросились наверх, он укоризненно посмотрел на меня, как бы спрашивая, почему я не стреляю?
Весной изюбры бывают настолько худы, что в котле сваренного мяса вы не найдете и слезинки жира. Это удел всех копытных зверей Сибири. Холодные зимы страшно изнуряют диких животных, только с появлением теплых дней мая они понемногу начинают поправляться. Исключение составляют стельные матки, которые по непреложному закону природы имеют и в это время незначительное отложение жира. Мы в это время года предпочитали охоту на медведя, мясо которого даже в мае еще достаточно прожирено.
Черня долго не мог прийти в себя, нервничал, рвался вперед и успокоился только тогда, когда мы, минуя след зверей, стали подниматься по россыпи на верх откоса. Все шире открывалась залитая солнцем панорама гор. Еще больше потемнели, опоясывая белогорье, кедровые леса. Забурела и долина Кизыра. Я случайно посмотрел на пройденный нами путь и был крайне удивлен. От низкого горизонта не осталось и следа. Пропустив нас вперед, горы вдруг сомкнулись и, приподнявшись, приняли грозный вид. Теперь мы были полностью во власти этого сурового края.