Я продолжал подниматься по откосу и вместе со мной, все выше и выше, поднимался заснеженный горизонт. Черня по-прежнему недоверчиво обнюхивал воздух: он изредка бросал взгляд то в глубь расщелин, то на соседний склон и мгновенно реагировал на малейший звук.
Наконец мы очутились наверху и совершенно неожиданно попали в гарь. Молодой кедровый лес, покрывающий небольшую полоску равнины, примостившейся на отроге Козя, сгорел, видимо, от грозы.
Пожар, пройдет ли он по степи, пронесется ли по лесу, — это самая страшная, всепожирающая сила. После него надолго замирает жизнь, меняется растительный покров, мелеют ручьи и даже реки, а свидетели этой лесной трагедии — умерщвленные деревья — десятками лет стоят, покачивая безжизненными вершинами.
Я присел на полусгоревшую колоду. На всем, что окружало меня, лежала непоправимая печаль. Маленькая тайга превратилась в мрачную пустыню, но, как ни странно, и в ней не прекращалась своеобразная жизнь. Отовсюду доносился стук, шум крыльев и крик. Это орудовали дятлы. Словно на стройке, в лесу шла работа: птицы сбивали кору, долбили стволы, корни.
Из четырех видов дятлов, встречающихся в Саяне: белоспинный, большой пестрый, желна и трехпалый, — чаще всего попадался на глаза последний. При виде нас птицы срывались с деревьев и с криком улетали в глубь леса.
«Удивительная птица дятел!» — думал я, наблюдая, как он, ловко кроша древесину, добирался до невидимого глазом червяка. Он не принадлежит к певчим птицам, не обладает и красотой, по зато поистине является тружеником тайги, обитателем погибших лесов и старых гарей. Независимо от причины гибели леса, в числе первых его жителей всегда можно встретить дятла.
Природа приучила дятла питаться личинками различных насекомых, живущих под корою, в складках ее и в глубине мертвых стволов. Запрятав так далеко его корм, она наделила эту птицу необычайно крепким и сильным клювом. Кому приходилось наблюдать дятла, тот, наверное, не раз удивлялся работе этого лесного кузнеца.
Погибший лес, среди которого я находился, представлял мрачную картину. Все здесь было мертво. Россыпь, на которой еще недавно шумели зеленые деревья, была густо засыпана сбитой дятлами корой и уже осыпающейся хвоей. Пройдет много лет, пока эта россыпь снова затянется растительным покровом, и еще больше пройдет времени, а этот печальный уголок тайги все будет служить излюбленным приютом дятлов, и, пока не сгниют последние деревья, крик этих птиц будет оглашать безмолвие погибшего леса.
Дятлы, как садовники, уничтожая на деревьях паразитирующих насекомых и их личинки, помогают на гари вырасти молодому лесу и долго, до самой старости, охраняют его от подобных вредителей.
Добывая червячков, дятел долбит мертвую древесину каждый день, от зари до зари, проделывает ходы в пустотелые корни и в дупла. Через несколько лет в эту гарь заглянет колонок или поселится сова, и многие птицы воспользуются работой дятла. В корнях и дуплах они сделают себе гнезда, и гарь станет родным уголком для их потомства; другие будут здесь прятать добычу и спасаться от врага. Придет сюда и соболь. В корнях он устроит себе скрытое убежище и отсюда будет делать набеги, уничтожая поблизости белок и птиц. Не щадит этот хищник и дятла, трудом которого пользуется всю жизнь.
Пока я рассматривал гарь, в глубине долины, где чуть заметно белела полоска Кизыра, исчез дым костра, видимо, наш караван уже находился в походе. Шел шестой час. Нужно было торопиться. Я миновал гарь и, поднявшись на первый отрог, еще с полчаса делал зарисовки и путевые записи.
С отрога хорошо был виден далекий горизонт. Будто стражи, стоят гольцы веками, оберегая сокровища Саяна. Сколько мыслей, сколько волнений вызывали у нас эти угрюмые горы! В солнечный день они были особенно хороши в своем заснеженном наряде.
Осматривая с отрога долину Кизыра, я с радостью отметил в дневнике, что мертвый лес все больше стал уступать место живому — впереди были видны темные полоски кедровой тайги.
Лес, покрывающий долину, поднимается по склонам хребта примерно до высоты 1400 метров (над уровнем моря). Но в защищенных от ветра местах и по вершинам ущелий его граница проходит немного выше. Иногда лес достигает цирков, но никогда не растет в глубине их, как бы боясь проникнуть внутрь этого мрачного убежища.
На обратном пути я, не заходя на стоянку, пошел напрямик, зная, что тропа должна быть проложена вдоль Кизыра по сыролесью. Спустившись в долину, я увидел русло неизвестного ключа, доверху заполненного снеговой водой. Я попытался перейти его вброд, но он оказался глубоким. В поисках переправы я пошел по ключу вниз, затем вверх, а вода все прибывала и местами вышла из берегов. Размывая почву, она шумно скатывалась вниз к Кизыру. Только через два часа, пробравшись далеко вверх по узкому ущелью, я наконец оказался на правом берегу. Нужно было торопиться, но на пути попался бурелом и надолго задержал меня. Наконец я вышел на прорубленную тропу. Освобожденный Черня все время шел за мною, но, увидев след каравана, сейчас же пустился вдогонку.