Бахтеяр-Сундук и Елисей явились, когда все было уже кончено, и уставились на переломанные кусты, на истоптанную поляну. А как кустам уцелеть, если сюда проперлась зеленая самоходка и здоровые мужики, ругаясь, вызволяли из-под осыпавшейся земли два мертвых тела?
До деда Рази не добрались - горшок с медью ушел поглубже, остался дожидаться того, кто взлезет на сосну вверх ногами, держа в руках мешок с пшеницей.
На дальнем краю полянки сидели Алмазка и Кубышечка. Не просто так сидели - а в обнимку. Не просто в обнимку - а целовались…
Рядом в закатных лучах сохло золото вперемешку со старинными перстнями и серьгами.
Смущенных сотоварищей они увидели не сразу - да те и стояли, не шевелясь и затаив дыхание…
– Прячется солнышко, - сказала Кубышечка. - Понюхай, Елисеюшка, не тянет ли плесенью?
Конь подошел, склонил красивую лебединую шею и обследовал золото.
– Все тебе плесень мерещится, - проворчал он. - Вот и Алмазка туда же! На самоцветах-то откуда плесени быть?
– Мерещится не мерещится, а на просушку выкладываться надо. Опять же - полнолуние на носу. Являться буду. Ну как найдется молодец - а я перед ним болотной сыростью разольюсь?!.
Бахтеяр-Сундук тонко усмехнулся.
– Гляди ты, как оно все повернулось, - произнес он задумчиво. - Ведь какие, прости Господи, сукины сыны нас сюда клали! Какой дрянью заговаривали! А вот триста лет прошло - и что же? Лежали мы, лежали, и что вылежали? Стыд вылежали - боимся, что о нас руки марать не захотят…
Говорил он об одном стыде, а думал совсем о другом, но никто его попрекать не стал, как не попрекнули Елисея его внезапной трусостью. Переругаться-то нетрудно, а лес - один, лежать в нем - всем рядышком. Вот и дед Разя, позлобствовав, начнет вылезать понемногу - и с ним придется как-то обращаться…
– Да ладно тебе, - крепким своим баском одернул Алмазка. - Главное-то что?
Кубышечка подняла указательный перст:
– Главное - человек бы хороший попался!
И спорить с ней, понятное дело, никто не стал.