Антипа (вспыхнув, сердито). Ну, если я узнаю, кто это говорит, — башку сверну! Да. И ты этих пакостей не повторяй — это я тебе приказываю! Слышишь? Меня с сестрой никому не поссорить — дудки! (Оттолкнул её тихонько.) Скажи, пожалуйста, — куда метят!..
Павла (обиженно и медленно отходит прочь). Вот уж вы и рассердились… А ещё просите — говори со мной обо всём, что думаешь…
Антипа (порывисто схватил её за плечо). Погоди, ты и говори, всё говори! Не обижайся, — это я так, — досадно мне! А ты — говори! Только — своё говори, а не людское… Людское — это от злости больше, от зависти. Несчастливы люди, малосильны, оттого завистливы и слабы…
Павла. Миша и слаб, а — не злой и не завистник.
Антипа (отшатнулся от неё). Что такое? Зачем ты про него?
Павла. Затем, что неверно вы говорите о людях.
Антипа. Неверно? Потому что — сын… да, вот как вышло…
Павла (беспокойно). Вы, пожалуйста, не думайте…
Антипа (пристально смотрит на неё, торопливо). Про что не думать?
Павла (смущённо). Про то, о чём в четверг говорили… Нисколько он мне не интересен…
Антипа (снова обняв её, смотрит в глаза). Я — не про это, ей-богу! Я тебе верю… Сказала — ну, и кончено! Спасибо. Люблю я тебя, Павла… так, что даже задыхаюсь от этого, от силы. Идём к пруду… идём, я те поцелую там…
Павла (тихо). Ну, что это, днём — нехорошо…
Антипа (уводя её). Хорошо будет! Иди, милая… иди, вечера моего заря ясная…
(Ушли. На террасу выходит Хеверн, прищурился и смотрит вслед им. Стёпка приносит серебряное ведёрко со льдом и бутылками в нём.)
Софья (выходит). Ну-с, продолжайте…
Xеверн. Вы сегодня очень весело настроены, и это меня стесняет…
Софья. Да-а? Вам больше нравятся унылые женщины?
Xеверн. О, вы знаете, кто мне нравится…
Софья (с улыбкой). Будь вы богаче, я говорила бы с вами серьёзнее — не обижайтесь!
Xеверн (чуть поморщился). Это очень драгоценная ваша черта — сказать всегда прямо. Но — я буду богаче! Я уже есть богаче! Я хорошо понимаю, что нигде не нужно так быть богату, как в России, где только деньги дают независимость и почтение. И я знаю, что в сорок лет я буду иметь сто тысяч, — мне тридцать четыре года.
Софья. Слишком много арифметики вводите вы в жизнь.
Xеверн. А! Это — необходимость. Нужно уметь считать, хотя бы для того, чтоб в пятьдесят лет не жениться на двадцатилетней девушке. Это никогда не составит семьи и может очень вредить делу.
Софья (холодно). Вы думаете?
Xеверн. О, я уверен! Поздние браки в России всегда неудачное дело. Когда человек торопится домой — дело теряет. От этой торопливости могут пострадать интересы третьих лиц.
Софья. Мои, например…
Xеверн. И ваши. А также — мои…
(Вышел Михаил, молча поздоровался с Хеверном, налил стакан вина, сел на верхней ступени, рассматривает вино на свет. Хеверн смотрит на него сверху вниз, Софья курит и следит за ним.)
Хеверн. Утром ловили окуней, Миша?
Михаил. Ловил.
Хеверн. И — что же?
Михаил. Поймал.
Хеверн. Много?
Михаил. Одного.
Хеверн. Большой?
Михаил. Около фунта…
Хеверн. Очень плохо! Ничто не берёт так много время, как ловля рыб. (Софье.) Вчера я разговаривал с вашим предводителем дворян — это очень странное лицо!
Софья. Да? Почему же?
Хеверн. Очень! Бывал в Европе, интересуется искусством, посетил музеи — и ни однажды не был в рейхстаге! Он не понимает, что социализм — явление историческое, и смеётся над тем, что нужно изучать. Один голый инстинкт собственника-индивидуалиста не может победить социализм, — чтоб успешно бороться, нужно знать врага, — так!
Софья (задумчиво). Я — тоже не интересуюсь социализмом.
Хеверн. О, для женщины это необязательно! Да, странный человек предводитель… Он так… с яростью говорил о честных заслугах дворян перед Россией — очень красиво! Но, если ему предложить две с половиной тысячи рублей, — он без усилия покривит себе душу…
Софья (смеясь). Почему именно две с половиной?
Хеверн. Так, для примера…
Софья. Вы предлагали?
Хеверн (строго). Н-но, зачем! (Михаилу.) Вы живёте дружелюбно с Павлой Николаевной, да?
Михаил. Она очень хороший человек — честный и добрый…
Xеверн. Да? Это приятно. Но — многие русские, мне кажется, добры только по слабости характера?
Михаил. Не знаю… Вам — виднее.
(Из сада идут Антипа, Павла, порознь, оба притихшие. Все молчат, видя их.)
Антипа (ворчливо, угрюмо). Когда сердце не горит, а тлеет только — это, брат, ещё не жизнь… Ты погоди рассуждать…
Павла (устало). То вы говорите, что я глупая, то — не рассуждай…