— Слишком долгая отсрочка, — сказал Сничи, — слишком долгая. Но пусть будет так… ("Я думал, он запросит три месяца", — пробормотал он.) Вы уходите? Спокойной ночи, сэр.
— Спокойной ночи! — ответил клиент, пожимая руки владельцам конторы. Вы еще увидите, как я обращу на благо свое богатство. Отныне моей путеводной звездой будет Мэрьон!
— Осторожней на лестнице, сэр, — сказал Сничи, — там эта звезда не светит. Спокойной ночи!
— Спокойной ночи!
Поверенные стояли на верхней площадке с конторскими свечами в руках и смотрели, как их клиент спускается по ступенькам. Когда он ушел, они переглянулись.
— Что вы обо всем этом думаете, мистер Крегс? — спросил Сничи.
Мистер Крегс покачал головой.
— Помнится, в тот день, когда была снята опека, вы говорили, что в их прощании было что-то странное, — сказал Сничи.
— Было, — подтвердил мистер Крегс.
— Может быть, он жестоко обманывается, — продолжал мистер Сничи, запирая на замок несгораемый ящик и убирая его, — а если нет, что ж, ведь легкомыслие и коварство довольно обычные человеческие свойства, мистер Крегс. А мне-то казалось, что ее хорошенькое личико дышит правдой. Мне казалось, — продолжал мистер Сничи, надевая теплое пальто (погода была очень холодная), натягивая перчатки и задувая одну из свечей, — что в последнее время она стала более сильной и решительной, более похожей на сестру.
— Миссис Крегс того же мнения, — сказал Крегс.
— Нынче вечером я охотно пожертвовал бы кое-чем, — заметил мистер Сничи, человек добросердечный, — лишь бы поверить, что мистер Уордн просчитался; но хоть он и беспечен, и капризен, и неустойчив, он кое-что понимает в жизни и людях (еще бы! ведь он недешево купил свои знания), поэтому особенно надеяться не на что. Лучше нам не вмешиваться; мы должны сидеть смирно, только это нам и остается, мистер Крегс.
— Только это, — согласился Крегс.
— Наш друг доктор смеется над такими вещами, — сказал мистер Сничи, качая головой, — хочу верить, что ему не придется искать утешения в своей философии. Наш друг Элфред разглагольствует о битве жизни, — он снова покачал головой, — хочу верить, что ему не придется потерпеть поражение в ближайшее же время. Вы уже взяли свою шляпу, мистер Крегс? Я сейчас погашу вторую свечу.
Мистер Крегс ответил утвердительно, а мистер Сничи погасил свечу, и они ощупью выбрались из комнаты для совещаний, столь же темной теперь, как занимавшее их дело да и все судебные дела вообще.
Место действия моего рассказа переносится в маленький кабинет, где в этот самый вечер обе сестры сидели вместе с постаревшим, но еще крепким доктором у весело пылавшего камина. Грейс шила. Мэрьон читала вслух книгу, лежавшую перед нею. Доктор, в халате и туфлях, сидел, — откинувшись на спинку кресла и протянув ноги на теплый коврик, слушал чтение и смотрел на своих дочерей.
На них было очень приятно смотреть. Самый огонь домашнего очага казался еще более ярким и священным оттого, что он озарял такие чудесные лица. 3а три года различие между обеими сестрами несколько сгладилось, и серьезность, давно уже свойственная старшей сестре, которая провела юность без матери, отражалась теперь на светлом личике младшей, светилась в ее глазах и звучала в ее голосе. Но по-прежнему младшая казалась и прелестнее и слабее старшей; по-прежнему она как бы склоняла голову на грудь сестры, ища совета и поддержки, по-прежнему доверялась ей во всем и смотрела ей в глаза. В эти любящие глаза, по-прежнему такие радостные, спокойные и ясные.
— "И, живя в своем родном доме, — читала вслух Мэрьон, — в доме, ставшем таким дорогим для нее благодаря этим воспоминаниям, она начала понимать, что великое испытание, предстоящее ее сердцу, скоро должно наступить, и отсрочить его нельзя. О родной дом, наш утешитель и друг, не покидающий нас и когда остальные друзья уходят — расставаться с ним в любой день жизни между колыбелью и могилой…"
— Мэрьон, милая! — проговорила Грейс.
— Кошечка, — воскликнул отец, — что с тобой?
Мэрьон коснулась руки, которую ей протянула сестра, и продолжала читать, и хотя голос ее по-прежнему срывался и дрожал, она сделала усилие и овладела собой.
— "Расставаться с ним в любой день жизни между колыбелью и могилой всегда мучительно. О родной дом, столь верный нам, столь часто пренебрегаемый, будь снисходителен к тем, кто отвертывается от тебя, и не преследуй их упреками совести в их заблуждениях! Пусть ни добрые взгляды, ни памятные улыбки не сопутствуют твоему призрачному образу. Пусть ни один луч привязанности, радушия, мягкости, снисходительности, сердечности не изойдет от твоих седин. Пусть ни одно слово былой любви не зазвучит как приговор покинувшему тебя, но если ты можешь принять жесткое и суровое обличье, сделай это из сострадания к кающемуся!"