Альтвис, 27 сентября
Старый мир
Волна! Не надо! Прочь! Назад! Остановись!
Ты никогда еще так не взлетала ввысь!
Но почему же ты угрюма и жестока?
Но почему кричит и воет пасть потока?
Откуда ливень брызг, и мрак, и грозный гул?
Зачем твой ураган во все рога подул?
Валы вздымаются и движутся, как чудо…
Стой! — я велю тебе! Не дальше, чем досюда!
Все старое — закон, столбы границ, узда,
Весь мрак невежества, вся дикая нужда,
Вся каторга души, вся глубь ее кручины,
Покорность женщины и власть над ней мужчины,
Пир, недоступный тем, кто голоден и гол,
Тьма суеверия, божественный глагол, —
Не трогай этого, не смей сдвигать святыни!
Молчи! Я выстроил надежные твердыни
Вкруг человечества, прочна моя стена!
Но ты еще рычишь? Еще растешь, волна?
Кипит водоворот, немилосердно воя.
Вот старый часослов, вот право вековое,
Вот эшафот в твоей пучине промелькнул…
Не трогай короля! Увы, он утонул!
Не оскорбляй святых, не подступай к ним близко!
Стой — это судия! Стой — это сам епископ!
Сам бог велит тебе — прочь, осади назад!..
Как! Ты не слушаешь? Твои валы грозят
Уничтоженьем — мне, моей ограде мирной?
Волна
Ты думал, я прилив, — а я потоп всемирный!
1871
Германия честна, и Франция отважна.
Но горе той стране, в которой власть продажна.
Сумеет всю страну растлить один подлец,
Началу славному постыдный дав конец.
Что мученик народ, а государь мучитель —
Известно; но когда и душ он развратитель —
Тогда прощенья нет! Проклятие тому,
Кто солнце погрузить старается во тьму!
Я чту ваш бранный труд, германские солдаты;
Свой выполняя долг, вы в том не виноваты,
Что лавры храбрецов похитил наглый вор.
Честь доблестным войскам! Их королю позор!
Я старый друг солдат. Мне дорога их слава.
Мелодия войны мрачна, но величава;
Сраженья гул зловещ, и лязг оружья груб,
Но мужество звучит в победных кликах труб.
И горько сознавать мне, сыну ветерана,
Что стала армия игрушкою тирана.
Пусть во дворцах живет уродливый недуг:
Насилье деспотов и раболепье слуг;
Но гадко мне, когда примешан яд растленья
И к торжеству побед и к скорби пораженья;
Проказа мерзкая пятнает шелк знамен
И превращает в сброд геройский легион.
Где добродетели, которыми природа
Отметила в веках два гордые народа?
Один из них творит бесчинства и разбой,
И бегством от врага спасается другой.
В анналы наших лет, история, впиши ты:
Два императора постыдно знамениты —
Грабительством один и трусостью другой;
Под скипетрами их утратив блеск былой,
Лишенные огня, величия, порыва —
Бесчестна Пруссия, и Франция труслива.
из книги
«ИСКУССТВО БЫТЬ ДЕДОМ»
1877
Я был непримирим. Во дни лихих годин
На многих деспотов я шел войной один;
Я бился с полчищем содомской гнусной рати;
Валы морских глубин, валы людских проклятий
Рычали на меня, но я не уступал,
И видел под собой я не один провал;
Я объявлял войну бурлящему прибою
И преклонял главу пред силой роковою
Не больше, чем скала под натиском волны;
Я не из тех, кому предчувствия страшны,
Кто, полны ужаса пред смертью беспощадной,
Боятся глянуть в пасть пещеры непроглядной,
Когда в меня бросал презрительный тиран
Гром гнева черного и молнии таран,
И я метал свой стих в зловещих проходимцев,
Я королей клеймил и подлых их любимцев.
Ложь всех религий, всех идеологий ложь,
Трон императора и эшафота нож,
И меч наемника, и скиптр самодержавья —
Все это делал я добычею бесславья,
И каждый великан — будь то король иль князь —
Мной не единожды ниспровергался в грязь!
Со всем, чему кадят, пред чем склоняют выи,
Со всеми, кто в миру вершит судьбы мирские,
Я дрался сорок лет, с опасностью шутя!
И кто же, кто теперь меня сразил? — Дитя!
" Порой я думаю о мире с омерзеньем, "
Порой я думаю о мире с омерзеньем,
Стих из меня идет кипящим изверженьем;
Я чувствую себя
Тем деревом, что смерч из почвы вырывает;
Жжет сердце мне огонь, и камнем застывает
Душа моя, скорбя!
Где правда? Наша честь насилием разбита,
В нарядах женщины, в сутане иезуита —
Одно и то же зло;
Закон пьет нашу кровь, алтарь благословенье
Дает преступникам, а истина в смятенье
Потупила чело.
Зловещий свет корон над нами полыхает;
Храм — как кромешный ад; блеск празднеств затмевает
Небес голубизну.
Среди бурлящих волн душа челну подобна,
И все религии впотьмах принять способны
За бога сатану!
Ужели же слова засохли и погибли,
Что всех коранов ложь и выдумки всех библий
Могли б разоблачить?
О, если бы мой стих, и бешен и неистов,
Строфой железной мог испепелить софистов,
Тиранов раздавить!
В душе моей бурлит клокочущее пламя,
И стаи черных туч шуршащими крылами
Мне застят небосклон.
Я чую смерть и гниль! Везде — ее угрозу!
Повсюду зло царит! Но вот я вижу розу —
Я умиротворен…