— Пегготи уже совсем оправилась, мистер Баркис, — заметил я, чтобы доставить ему удовольствие.
— Да ну? — сказал мистер Баркис. Поразмыслив об этом с видом крайне проницательным, мистер Баркис вперил в нее взгляд и спросил:
— Совсем оправились?
Пегготи засмеялась и ответила утвердительно.
— В самом деле? А? — проворчал мистер Баркис, подсаживаясь к ней на скамейку и подталкивая ее локтем. — В самом деле оправились? А? Как?
При каждом вопросе мистер Баркис придвигался к ней все ближе и все подталкивал ее локтем. В конце концов мы все очутились в левом углу повозки, и меня так притиснули, что сил не было выносить.
Пегготи обратила внимание мистера Баркиса на мои страдания, и он тотчас же стал помаленьку отодвигаться. Но я не мог не заметить, что, по его мнению, он напал на прекрасный способ выражать свои мысли и чувства тонко, изящно и ясно, избавляясь вместе с тем от необходимости придумывать тему для разговора. В течение некоторого времени он явственно посмеивался по сему поводу. Затем он снова повернулся к Пегготи и, повторяя: «В самом деле оправились?» — навалился на нас, как и раньше, так что я чуть было не задохнулся. Вскоре он снова навалился на нас, задавая все тот же вопрос и все с теми же результатами.
В конце концов я начал вскакивать со скамейки, едва завидев, что он приближается, и спускался на подножку, якобы для того, чтобы полюбоваться окрестностями; и это очень меня выручало.
Он был так любезен, что остановился у харчевни, исключительно ради нас, и угостил нас вареной бараниной и пивом. Невзирая на то, что Пегготи пила в эту минуту пиво, он возобновил свой натиск, от чего она чуть было не захлебнулась. Но, по мере того как мы приближались к цели путешествия, у него все больше прибавлялось дела и все меньше оставалось времени для любезностей, а когда мы загромыхали по ярмутской мостовой, всех нас так растрясло, что не было уже ни досуга, ни возможности заниматься чем бы то ни было.
Мистер Пегготи и Хэм поджидали нас на том же месте, что и в прошлый раз. Они встретили меня и Пегготи очень радушно и пожали руку мистеру Баркису, который, сдвинув на затылок шляпу, конфузливо ухмылялся; даже ноги его и те казались сконфуженными, и, на мой взгляд, он имел глуповатый вид. Каждый из них взял по сундуку из пожитков Пегготи, и мы двинулись в путь, как вдруг мистер Баркис торжественно поманил меня пальцем, приглашая уединиться с ним в подворотне.
— Я говорю: все идет на лад! — пробурчал мистер Баркис.
Я взглянул на него, пытаясь принять глубокомысленный вид, и сказал:
— А!
— Дело тогда еще не было кончено, — сказал мистер Баркис и доверительно кивнул головой. — Но все пошло на лад.
Снова я промолвил:
— А!
— Вы-то знаете, кто был не прочь. Баркис, один только Баркис! — продолжал мой приятель. Я утвердительно кивнул головой.
— Все идет на лад. Я ваш друг. Благодаря вам все сразу пошло хорошо, — сказал Баркис и потряс мне руку. — Все идет на лад.
Стараясь выражаться как можно яснее, мистер Баркис был так загадочен, что я мог бы простоять целый час, взирая на его лицо, и прочел бы на нем не больше, чем на циферблате остановившихся часов; но тут меня окликнула Пегготи. Дорогой она спросила меня, что он сказал, а я ей ответил, что он сказал: «Все идет на лад!»
— Ну и бесстыдник! — заявила Пегготи. — Но это не беда… Дэви, дорогой мой, что бы вы сказали, если бы я решила выйти замуж?
— Что ж… Разве ты любила бы меня меньше, чем теперь, Пегготи? — отозвался я после некоторого раздумья.
К великому изумлению прохожих, а также ее родственников, шедших впереди, добрая душа внезапно остановилась и тут же обняла меня, заверяя в своей неизменной любви.
— Ну так ответьте, мой ненаглядный, что бы вы на это сказали? — снова спросила она, когда с этими заверениями было покончено и мы пошли дальше.
— Если бы ты решила выйти замуж за мистера Баркиса?
— Да, — ответила Пегготи.
— Я сказал бы, что это хорошо. Потому что, знаешь ли, Пегготи, у тебя всегда была бы лошадь с повозкой, и ты могла бы приезжать, чтобы проведать меня, и непременно приезжала бы, да еще бесплатно.
— Какой он у меня умница! — воскликнула Пегготи. — Да ведь об этом самом я думала целый месяц! Да, да, драгоценный мой! Мне кажется, я буду куда больше сама себе хозяйка, буду охотней работать в своем доме, чем у кого-нибудь чужого. Не знаю даже, гожусь ли я теперь в служанки. И я всегда буду жить поблизости от могилы моей милочки, — продолжала Пегготи задумчиво. — И стоит мне захотеть, я смогу ее навестить, а когда я сама упокоюсь навеки, может быть меня положат недалеко от моей ненаглядной девочки!