Период нарождающегося реализма, который я описал как первый подлинный реализм, предназначен для достижения важных вещей — эмансипации человека от традиционных стандартов, от узкой уготованности и ненависти, для обогащения его восприимчивости и жизненной силы. Этот период будет служить, добавим, финалом отделения искусства от природы. Так, реализм будет служить концу абстракции. Мы, нынешние абстракционисты, будем выглядеть со временем как «пионеры» абсолютного искусства, которые при удаче благодаря проницательности проживут, конечно, века и после нашего времени.
Великая эпоха Духовности, чье существование ощущают лишь немногие и которую еще меньшее число могут увидеть, должна пройти много стадий развития. Наше современное состояние имеет много задач, среди прочих — открыть пошире глаза людям, обострить слух, освободить и развивать все чувства, так чтобы они смогли воспринимать живые элементы в «мертвой материи». Человек будущего, который сегодня встречается единично, но который уже появляется с возрастающей частотой, выделяется внутренней свободой, длительно развивающейся способностью видеть без границ, без слепоты.
Если уже сегодня абстрактное искусство чудесным образом в основном принято, то сделано это по-рабски, механически, потому что слепые несовместимы с внутренней свободой. Им еще далеко также до тех немногих, которые внутренне способны жить свободно — для остальных же достижение свободы является первоочередной целью. Путь к свободе ведет через развитие чувствования реальности — посредством знания невозможно достичь великого успеха. В уже упомянутой статье я писал, что здесь не вопрос формы как таковой. Сегодня, напротив, исключительно ставится вопрос о форме. Через тормоз материального заграждения голос содержания становится слышен через форму. Практический результат подобного отношения может быть виден достаточно ясно во многих произведениях, порожденных в рамках различных «измов»: неминуемо «упрощение» производимых форм, доходящее до их логического завершения, форм только что едва отличимых от пустоты. И в течение десяти лет мы можем слышать крики многих маленьких групп: «Падение искусства!» — это логическое завершение развития некоторых позиций в теории.
Полная гармония между «формой» и «содержанием», где форма есть содержание, а содержание — форма, может существовать только, если такое содержание творит форму. И это одинаково для каждого искусства и в каждый период.
Основное содержание нашего времени, однако, не может еще подняться до главных форм, потому что такое содержание само только находится в развитии. Поэтому, если меня спрашивают: «Может ли абстрактное искусство быть признанным как единственное искусство сегодня?» — я вынужден буду сказать без сомнения: «Нет!»
Однако не стоит забывать то, что противоположные пути ведут сегодня к одной-единственной цели. И грядущий реализм, к которому ведет натурализм, представляющий вопрос о следующем шаге, направляет окончательно к воссозданию абстрактного искусства.
К реформе художественной школы{39}
(W. Waetzoldt. Gedanken zur Kunstschulreform. 1921.
Verl. v. Quelle und Meyer in Leipzig)
По-видимому, в настоящее время самым прежде различным странам приходится переживать одинаково драматическое положение в столкновении двух друг другу противоположных, враждебных сил — максимального требования строительства во всех областях и минимальной фактической возможности его осуществления.
Изучение различных систем в поисках выхода из этого положения было бы благодарной работой для изучения национальных особенностей отдельных наций.
Одна из крупнейших областей жизни народов — искусство — могла бы служить одним из самых живых объектов исследования на данном пути.
Искусство и связанные с ним судьбы художественно-школьного дела вызывают одно из более ярких напряжений народных сил для устранения огромного, нависшего над ними знака вопроса.
Помнится, лет десять тому назад как раз в Германии кое-где прорывались пророчества конца искусства, его изжитости. Это были панические голоса крайних консерваторов-теоретиков, испуганных напором «экспрессионизма» и первыми произведениями той формы живописи, которую в то время немецкие теоретики наспех окрестили малоудачным названием «беспредметной».