Если здесь кто-то и поджидал незваных гостей, то он точно не пережил зачистку… — подумал Клейн, в очередной раз убедившись в прямой простоте и эффективности грубой силы.
Следом шли примерно такие же процедуры. Члены команд медленно и верно продвигались сквозь тьму, исследуя одну зону за другой. Кое-кто изредка собирал важные для исследований находки, в том числе и Потусторонние Черты.
— Здесь нет и единой фрески… — озадаченно промолвил Горамик Гайдн, остановившись в одном из залов.
Клейн Моретти, когда-то считавшийся историком, был озадачен не меньше.
На самом деле, гробница такого знатного рода должна была как-то выказывать свой статус…
Подобные фрески служили своего рода напоминанием о свершениях, исполненных при жизни, и имели описательный характер того, кто в гробнице был захоронен. В еще совсем стародавние времена это уже было не редкостью, а вполне распространенной практикой — ведь первое, чему научились люди, это рисункам, а не письму.
Именно поэтому и было странно, что в той древней гробнице знатного рода не было ни одной фрески.
Услышав архиепископа, Бернард немедленно отдал приказ членам Разума Машины рассредоточиться по группам и обыскать местность на предмет фресок.
Клейн, все это время наблюдавший со стороны, сразу же захотел «перемотать вперед», дабы как можно скорее увидеть результаты их поисков.
Как вдруг, он увидел, что из ниоткуда появился некто посторонний.
Он выглядел в точности как Бернард Икансер. Его кустистые волосы высоко подпирали шляпу.
Это же… — вытаращился ошеломленный Клейн, догадываясь о происходящем.
«Бернад Икансер» подошел к ближайшему подчиненному.
— Отыскали что-нибудь? — Откашлявшись, тихо спросил он.
Член Разума Машины настороженно обернулся и сразу же расслабился, увидев, что это был дьякон.
— Никак нет… — не успел договорить парень, как «дьякон» обратился шматом слизкой плоти и окутал его.
Бледная человеческая плоть плотно обернулась вокруг парня и принялась формировать первые признаки мужского лица. Не было никаких звуков, во тьме этот процесс легко можно было даже не заметить.
Внезапно, хладнокровное существо испустило из себя лучи света, по мощи сравнимые с восходом солнца!
Убийца в мгновение ока стался прозрачным и быстро взмыл в воздух, как на костре.
Черный хлыст ударился о его тело, замедлив дергающиеся движения.
Медлительность в битве была фатальной ошибкой. Потусторонние орудия, выпускавшие золоченые пули наперебой с горящими свитками стремительным шквалом обрушились на таившегося во тьме противника.
Яркая вспышка промелькнула в гробнице, а за ней с потолка бесконечным каскадом посыпался пепел.
Это Человекоподобная тень… — осознал Клейн, в деталях разглядевший нападение на членов Разума Машины.
Мужчина потянул себя за воротник и выудил защитный амулет, исписанный множеством символов, олицетворявших солнце.
— Какое же благо, что архиепископ наказал нам надеть их! — Держа в руке фонарь, выпалил искренне обрадовавшийся Потусторонний.
В тот момент Клейн понял, что та брошь обладала силой самой Ночи, кольцо — могуществом Бури, а пояс излучал надежность физической энергии.
При них не только потустороннее оружие, но и мистические амулеты… Даже если их сила иссякнет, они сами по себе будут вполне дорогими вещицами… Не будь в штате Разума Машины так много ремесленников и денег, у них не было бы такого обмундирования… Как расточительно… — придя в себя подумал Клейн.
К тому времени напавшая на Разум Машины сущность уже обратилась своей посмертной формой. От Человекоподобной тени остался внушительных размеров алмаз, обладавший несметным количеством отражавших свет граней.
В переливающихся отсветах камня проглядывалось человеческое лицо.
Как же я тебя хочу… — охнул Клейн, вне себя от радости.
Разобравшись с неприятелем, Разум Машины вновь приступил к исследованию гробницы.
У них не было иного выбора, кроме как провести перекличку и отправиться дальше, в глубины опасной темноты.
Глава 447. Портрет.
После очередной серии залпов из всех орудий, проход в главный зал гробницы был открыт.
Земля была щедро усыпана отколовшимися от стен и потолка обломками. Ромбовидная Потусторонняя Черта, отражавшая в себе человеческий лик, безмолвно лежала у основания правой стены, сияя безмятежным и манящим свечением.