Некрологи, воспоминания
А. Несмелов. Борис Бета-Буткевич*
Летом 1920 года в редакцию газеты, в которой я в то время работал в г. Владивостоке, принесли письмо на мое имя. В письме были стихи и записка. Некто, подписавшийся Борисом Буткевичем, предлагал мне купить для газеты его стихотворения за двадцать пять иен и пояснял, что деньги нужны ему неотложно для того, чтобы уехать из Владивостока.
Я вышел в приемную. Там стоял коренастый парень в солдатской шинели. Шинель была без хлястика и напоминала капот. Лицо у парня было серое, нездоровое и кривилось левой стороной: от носа к губам набегала глубокая, как от боли складка.
– Пусть придет Буткевич, – сказал я.
– Это я, – был ответ.
– Тогда пойдемте ко мне.
От нового знакомого я узнал, что он офицер; как и мы все – «в резерве», ибо не хочет служить у красной владивостокской власти. В разговоре выяснилось, что Буткевич окончил офицерскую – казачью – школу у атамана Калмыкова в Хабаровске. Следовательно, офицерству его было в то время года два, не больше.
В тот день мы впервые вместе пообедали (в ресторане с верандой над морем), выпили водки и стали приятелями. Стихи Бориса Беты – он их так подписывал – мне очень понравились. Я показал их Сергею Третьякову и Николаю Асееву, с которыми тогда дружил. Однако, оба они отнеслись к стихам Беты холодно. От этих поэтов впервые услышал то, что всю жизнь свою сам Бета всегда слышал о своих стихах:
– Талантливы, мол, но не обработаны.
С этим я не согласился, как и никогда не соглашался.
– Почему же «не обработаны», если стихи эти, и в настоящем их виде, заставляют нежно погладить взглядом кривящееся лицо их странного автора? Чего же еще требовать от стихов?
Я тогда собирался издавать во Владивостоке журнал и издал один номер «Востока». В нем впервые появились стихи Беты.
С моей легкой руки Борису Бете повезло.
На рассказ его, напечатанный в том же «Востоке», обратил внимание М. Н. Вознесенский, редактировавший в то время во Владивостоке большую газету «Голос Родины».
Он взял у Беты несколько рассказов и предложил ему писать для газеты роман. Из романа ничего не вышло, – Бета напечатал лишь отрывок, – но все-таки газета дала моему новому приятелю возможность существовать сносно. Дикая солдатская шинель без хлястика исчезла безвозвратно. Бета стал щеголять в коричневом костюме английского фасона – короткие штанишки с чулками. Лицо порозовело. Откуда-то появился особенный, манерный, скользящий шаг, корнетское присюсюкивание и: «Мы, гусары!»
Немало детского оставалось еще в моем приятеле.
Я знал Бету три года, с 1920 по 23-й, когда уже при большевиках он бежал из Владивостока, перейдя границу у села Полтавки.
За три года у Бориса Беты не было своего угла, – ни квартиры, ни комнаты, ни даже какой-нибудь определенной «койки». С появлением в печати первых его произведений – появились у Беты и деньги и, по нашим заработкам, – немалые.
Цыганская натура, – Бета и жил по-цыгански. У него, например, никогда не было больше одной рубашки, – одна смена белья. Когда же белье становилось грязным, – а Бета любил франтить и был баричем, – он покупал себе новое белье, грязное же выбрасывал.
Во Владивостоке Бету очень любили, о нем заботились, как о ребенке. Обычно он жил у кого-нибудь из своих приятелей или поклонников, имеющих семьи.
Никакой подневольной – для куска хлеба – работы Бета никогда не делал; если ему предлагали где-нибудь службу, он обычно отвечал: