«Ямб упадает – плавный звон…»*
Ямб упадает – плавный звон.
И мнится: Александр Сергеич
Идет по набережной. Он
От ветра поднимает плечи,
Рассеяны его глаза –
То ямба светлая гроза
Умчала Пушкина в Осташков,
Где возле станции дормез,
И смотрит синеву небес
В дорожном чепчике Наташа.
«Здорово, снег. С утра твой полусвет…»*
Здорово, снег. С утра твой полусвет
Роднит меня с надменным Петербургом,
И тонкий шпиль над крепостью, над бургом,
В буран сквозящий, радостью воспет.
Темна вода и белоснежен снег.
И над Невой ненастной, влажно-гулкой,
Мосты в трамваях. Исаакий-купол
Над полем белых крыш венчает всех.
О, ясность ямба! О, прохлады нежность,
Твоя прелестная и редкостная снежность
Над городом великого Петра.
Светящаяся облачная память
Безвременного снежного утра
Печальной остротою сердце ранит.
Петербургские стансы*
Сон приснится: встанут синевою
Небеса над площадью Сенатской,
И, опять счастливый над Невою,
Из окна заслышу шаг солдатский.
Небеса над светлым Петербургом –
Нету города изящнее и строже:
Пушка Петропавловского бурга,
Над Невою – отголоски дрожи.
О Сионе музыка хрустальна,
Шагом едет конный полицейский.
Вот откроется и вот отстанет
Старый сад и белый дом лицейский.
Видишь слева, там живут цыгане,
Радостно проспектом проноситься.
Медленное у воды гулянье.
А на взморье улетают птицы…
В комнатах просторных и высоких
Темные картины и портреты,
Петербургской томности уроки,
Институтски девушки одеты.
Голос тих, шиньон благоуханен,
Падают лукавые ресницы.
Весь уездный <?>, скромно бездыханен,
Кавалер из корпуса томится.
Над Невою вскрики и туманы,
Вдоль каналов газовые нимбы –
Точно театральные обманы
Длятся час и проплывают мимо.
Черная карета проезжает,
Ветер развевает пелерину,
Одиноко горечь выражают
Блеск зонтов и сгорбленные спины…
Падает и ветренность и сырость
На просторы площади Сенатской, –
Жемчугом рассеянным открылась,
Снова поднимается загадка:
Ускакать не может он, капризный,
На коне чудесный император,
Давний герб для мужественной жизни,
Медный лик стремлением объятый!
Сны*
Приснятся под утро порой
Бураны при месячном свете,
А то напряженно-сырой
С разливов сиреневых – ветер…
Раскрытый губернский парк
Так важно гудит, свирепеет,
Под вечер – и зябкость, и пар,
Но полдень на солнце пригреет.
И вы в ежедневном пути
Все та же – с портфелем, в тревоге.
А наши вдвоем «по пути»,
Вы помните? – осенью строгий
Раскрытый, сквозящийся парк
И споры о Бунине, Блоке
И ваше смешное n’est ce pas,
И ласковый зябнущий профиль…
Камея*
Мадонна может исцелить
Всю боль. И сердце – от камней,
И невозможно не любить
Изображение камей.
Резьбы листва, лицо бледно,
Святая опустила взгляд
И розовым сквозит, как дно
Куда все горести глядят:
Держу дрожащею рукой
И на камею щурюсь в свет, –
О, розовеющий покой
Которым я живу во сне,
И о котором тосковать
Раздумия приходит час…
Мои угрюмые слова
С глазами вашими встречались.
Память*
И странно подумать: ты был – будто снился…
Ты был и исчезнул. Я помню сквозь дым,
Как утренний воздух туманно светился
Над садом весенним, высоким, пустым.
И утренний воздух так ясно показывал сучья,
И легкая зелень сквозила в выси…
Ты – умер, ты – память. И было бы лучше
Чтоб памяти образ туман погасил,
Чтоб ты мне не снился. Чтоб я не тужил.