Сотни коптящих факелов отгоняли тьму к потолку, и та сгущалась в сплетении балок. Узкие щели окон рождали сквозняки, от которых языки светильников раскачивались, внося тревогу, размывая предметы, лишая четкости жесты. Прямо на Пьера смотрел узкий белый лик с бескровной полоской губ. За ним лучами расходились мечи и копья, схваченные щитом мрачной геральдики: ворон, несущий в когтях череп. Страх, отодвинутый было добряками разбойниками и болтовней Алисии, с новой силой сжал сердце Пьера при виде этого лица, недвижного в мятежном метании теней.
Когда Пьер чуть свыкся с желто-красными полутенями, перед ним мало-помалу стали материализовываться реальные предметы: убегающий к возвышению длинный дубовый стол, гобелены с неуклюжими собаками, соколами в бледно-синем небе и трубящими в рога рыцарями, огромный очаг, черной пастью жующий оленью тушу Достигнув помоста, стол упирался в другой, более высокий, стоящий поперек. За ним расположились хозяин и знатнейшие гости, среди которых оказались давешние утренние знакомцы — рыцарь с цепью и священник в лиловой рясе. За спинами публики попроще, сидящей на скамьях у длинного стола, шныряли и скалились вислоухие собаки.
Хозяин замка барон Жиль де Фор, чье лицо заворожило Пьера, неподвижно глядел перед собой, слушая, как тучный дворецкий с резным посохом в руке говорил ему что-то о новоприбывших. Потом барон медленно поднялся, сошел по трем высоким ступеням с помоста и двинулся навстречу Алисии и Морису. Пьер не расслышал, какими словами обменялись хозяин и гости. Жиль де Фор повел Алисию к своему столу, за ними в сопровождении дворецкого шел Морис де Тардье. Пьер почувствовал себя неуютно, стоя у дверей. «Большого почета тут не жди, — думал он, заходя за каменный выступ близ очага. — Колдун у них по социальной шкале где-то между конюхом и свинопасом. Тем более такой завалящий — кроме фокуса с зажигалкой и сигаретой, ничего не показал». В этот момент кто-то потянул его за полу куртки.
У локтя Пьера сиял черными глазами Ожье, кравчий хозяина замка.
— Молодец, что пришел. Сейчас будет самое интересное. Пристраивайся к столу.
— Скажи, милый Ожье, нельзя ли мне присесть где-нибудь в стороне, ну хотя бы здесь? — Пьер показал на темную нишу за очагом.
— Здесь так здесь. — Ожье поманил поваренка, поливавшего оленью тушу вином из ковша с длинной ручкой. — А ну-ка, Жермен, усади этого человека.
Стрельнув на Пьера живыми черными глазами, поваренок бросил ковш и расторопно прикатил две деревянные колоды. На одну из них уселся Пьер, на другую Ожье поставил тарелку с жареной дичью и кружку темного вина.
И снова мир распался на пятна и звуки. Вереницы слуг меняли блюда, гул наполнял сводчатую залу, и не мог Пьер расчленить этот великолепный оркестр шумов, красок и движений на вульгарные элементы, лишенные поэзии и высокого значения: хруст, сопение, урчание, шарканье, шмыганье, скрип, работа челюстей, локтей, подбородков, а вот холеная рука в перстнях и сале ползет по малиновому бархату, оставляя тусклый жирный след.
И вдруг — тишина и неподвижность. На возвышении у резного кресла барона выросла тощая фигура в рубахе, сшитой из красных и зеленых ромбов, с желтой обезьянкой на плече. Венок из темных привядших роз лихо сдвинут набекрень, лисье личико сосредоточенно, в левой руке — маленькая арфа. Уперев согнутую ногу в чурбак и утвердив арфу на колене, жонглер тронул струны. Резкий тревожный звук полетел к темным сводам.
— Небывальщину заморскую я не стану вам рассказывать, храбрые рыцари и прекрасные дамы, а послушайте побывальщину родной земли, милой Франции. Я песню заведу о храбром витязе, о Роланде пропою вам блистательном, о герое, верно служившем императору христианскому и победившем с Великим Карлом тьму язычников, подлых слуг мавританца-нехристя Марсилия.
Щелкнув по носу не в меру расшалившуюся обезьянку, певец снова бряцнул арфочкой и продолжал уже нараспев:
Зачарованно внимая стихам, Пьер вспомнил, как убегал с уроков, предпочитая скучному Роланду пыльную зальцу синематографа «Мираж» с Гретой Гарбо на экране и острыми пальчиками Симоны, сжимавшими его локоть.
Жонглер тем временем играет всех героев. Тяжелым взглядом обвел он сидящих за малым столом рыцарей: