Мартынов удивленно моргал глазами, слушая Коробкина. До чего же жалки были слова и вид этого представительного детины, всегда такой уверенной походкой входившего в кабинеты, с таким апломбом выступавшего на пленумах райкома: «Некоторые председатели колхозов преступно недооценивают значение строительства силосных башен. Я предлагаю указать товарищам на недопустимость срыва строительства силосных башен!..» Как его оглушило! Действительно, пошли такого слабонервного в отстающий колхоз — припадки начнут его бить.
— От керосиновых ламп есть спасение, — сказал Мартынов. — Электростанцию построишь. Тебе не привыкать строить. Ты же заведовал отделом строительства.
— Не шутите, Петр Илларионыч!.. Не только в керосиновых лампах дело. У меня вообще отвращение ко всему укладу деревенской жизни. Это у меня — в крови. Меня всегда тянуло в город, к рабочему классу!..
— Постой, постой, товарищ Коробкин! Почему — в крови? Насколько мне помнится — я смотрел твою учетную карточку, — ты же сам из крестьян, вырос в деревне?
— Из крестьян, да… Но я не думал навсегда оставаться в деревне. Я даже не ходил за плугом. Я не умею лошадь в телегу запрячь. Когда я вступил в комсомол, мне сразу дали должность делопроизводителя в сельсовете. Потом заведовал паспортным столом. Ушел от отца, жил на квартире в культурной семье, у ветфельдшера. Чисто, уютно. И когда меня приняли в партию, я тоже в колхозе не работал. Пошел по госстраху, потом был председателем сельпо, директором инкубатора, заведовал мельницей. Потом, после пожара, когда мельница сгорела, меня взяли в район… Петр Илларионыч! — взмолился Коробкин. — Пошлите меня на учебу в областную партшколу.
— Боюсь, что теперь тебе придется все же поработать в колхозе. С учебой погодим.
Коробкин засунул руку за борт пиджака, дрожащими пальцами вытащил что-то из внутреннего кармана, положил себе на колени, накрыл ладонью.
— Что это? — спросил Мартынов.
— Если так… В таком случае… Я вынужден. Если вы не входите в мое положение…
— Что ты вынул из кармана?
Коробкин показал Мартынову партийный билет.
— Поймите, Петр Илларионыч, мне нелегко решиться на этот шаг. Но я вынужден… Не могу!.. И жена моя ни за что не поедет в колхоз. Что же нам — разводиться? Я пятнадцать лет с нею живу, дети есть…
— Ну что ж, раз сам отдаешь… — Мартынов вынул из крепко сжавшихся, точно сведенных судорогою пальцев Коробкина партийный билет, открыл сейф, положил его туда, замкнул на ключ. — Пока на сохранение. На бюро все же мы тебя вызовем.
И, желая до конца изведать этого человека, сделал усилие над собою, изобразив на лице нечто вроде сожаления о случившемся, стал расспрашивать Коробкина участливым тоном:
— Ну, а что же ты думаешь делать дальше? Чем будешь жить? Понимаешь, товарищ Коробкин, ведь теперь нам неудобно оставлять тебя на руководящей работе в райисполкоме.
— Сам знаю, что неудобно… Что ж, найду работу. Все же человек я грамотный, имею опыт… Не та, правда, зарплата будет… Жена у меня бухгалтер, при месте. Дом свой. Сад у нас хороший… Проживем.
Мартынов встал, прошел по кабинету.
— К рабочему классу, говоришь, тебя тянуло? Почему же не поехал еще в молодости, комсомольцем, в Магнитогорск? А здесь у нас в Троицке — какие же заводы?.. К чернильнице тебя тянуло, а не к рабочему классу! Волостной писарь!.. Легко с партбилетом расстался.
И — не выдержал. Подошел к двери, резким толчком локтя распахнул ее, осиплым, сорвавшимся голосом негромко сказал:
— Уходи, шкура!..
Коробкин, сгорбившись, сразу укоротившись на целых полметра, вздрагивая спиной, выскользнул в дверь.
Его исключили из партии на первом заседании бюро. На том же бюро исключили и Федулова. В этой фигуре, при ближайшем рассмотрении, тоже ничего сложного не оказалось. Тоже «волостной писарь», к тому же еще и жулик. Как выяснилось, кроме леса для постройки дома в городе, много еще всякого добра потянул он из амбаров и кладовых колхоза «Борьба» — «по себестоимости». И глушил все сигналы о неблагополучии в этом колхозе, поступавшие в райисполком. Федулова исключили из партии и отдали под суд. Разбор дела Корягина о симуляции аппендицита пришлось отложить до выхода его из больницы.
Через неделю во всех колхозах, где намечено было сменить руководство, выбрали уже новых председателей. Руденко, Грибов, Николенко сразу перевезли и семьи на новое местожительство. В районных учреждениях за выбывших товарищей работали пока временные заместители.