Берлах задумался и сказал:
— Теперь я хочу закурить еще одну сигару. — Закурив, он продолжал: — Вы правы, Чанц, возможно, все так и происходило между Шмидом и его убийцей, хочу вам верить. Но это не объясняет, что нужно было Шмиду на дороге из Тванна в Ламлинген.
Чанц напомнил комиссару, что под пальто на Шмиде был фрак.
— Этого я и не знал, — сказал Берлах.
— А разве вы не видели убитого?
— Нет, я не люблю покойников.
— Но это же указано в протоколе.
— Протоколы я люблю еще меньше.
Чанц молчал.
Берлах продолжил:
— Это еще больше осложняет дело. Что делал Шмид во фраке в Тваннбахском ущелье?
— Может быть, это как раз упрощает дело, — ответил Чанц, — в районе Ламбуэна наверняка живет немного людей, устраивающих приемы, на которые нужно являться во фраке.
Он вытащил маленький карманный календарь и пояснил, что это календарь Шмида.
— Я знаю его, — кивнул Берлах, — там нет ничего важного.
Чанц возразил:
— Шмид отметил среду, второго ноября, буквой «Г». В этот день около полуночи он был убит — так считает судебный врач. Еще одним «Г» помечена среда двадцать шестого, затем вторник, восемнадцатого октября.
— «Г» может обозначать все, что угодно, — сказал Берлах, — женское имя или еще что-нибудь.
— Вряд ли это женское имя, — возразил Чанц. — Девушку Шмида звали Анной, а Шмид отличался постоянством.
— О ней мне тоже ничего не известно, — признался Берлах; увидев же, что Чанц удивлен его неведением, добавил: — Меня интересует только, кто убийца Шмида, Чанц.
Чанц вежливо ответил:
— Конечно, — потом покачал головой и засмеялся. — Какой вы все же странный человек, комиссар Берлах.
Берлах совершенно серьезно сказал:
— Я большой старый черный кот, который охотно жрет мышей.
Чанц не знал толком, что на это ответить, и наконец заявил:
— В дни, помеченные буквой «Г», Шмид каждый раз надевал фрак и уезжал на своем «мерседесе».
— Откуда вам все это известно?
— От госпожи Шенлер.
— Так-так, — пробормотал Берлах и замолчал. Потом он сказал: — Да, это факты.
Чанц внимательно посмотрел в лицо Берлаха, закурил сигарету и неуверенно произнес:
— Господин доктор Лутц сказал мне, что у вас есть определенное подозрение.
— Да, оно у меня есть, Чанц.
— Поскольку теперь я ваш заместитель по делу об убийстве Шмида, не лучше ли сказать мне, на кого падает ваше подозрение, комиссар Берлах?
— Видите ли, — ответил Берлах медленно, так же тщательно взвешивая каждое слово, как это делал Чанц, — мое подозрение не есть криминалистически научное подозрение. У меня нет никаких данных, подтверждающих его. Вы видели сейчас, как мало я знаю. Я лишь предполагаю, кого можно заподозрить как убийцу; но тот, кого это касается, должен еще представить доказательства, что это был именно он.
— Как вас понять, комиссар? — спросил Чанц.
Берлах улыбнулся:
— Ну, мне придется подождать, пока обнаружатся косвенные улики, оправдывающие его арест.
— Раз мне придется работать с вами, я должен знать, против кого направить следствие, — вежливо пояснил Чанц.
— Прежде всего мы должны быть объективными. Это касается меня, имеющего подозрение, и касается вас, который в основном поведет следствие. Не знаю, подтвердится ли мое подозрение. Я подожду результатов вашего расследования. Вам надлежит найти убийцу Шмида, невзирая на мои подозрения. Если тот, кого я подозреваю, и есть убийца, вы сами к этому придете, но, в противоположность мне, безупречным научным путем; если же он не тот, вы найдете настоящего убийцу, и ни к чему знать имя человека, которого я напрасно подозревал.
Они помолчали некоторое время, затем старик спросил:
— Вы согласны с таким методом работы?
Чанц помедлил, прежде чем ответить:
— Хорошо, я согласен.
— С чего вы хотите начать, Чанц?
Чанц подошел к окну:
— Сегодняшний день помечен в календаре Шмида буквой «Г». Я хочу поехать в Ламбуэн и посмотреть, что там можно выяснить. Поеду в семь, в то самое время, в какое всегда ездил Шмид, когда собирался в Тессенберг.
Он снова повернулся и вежливо, но словно шутя спросил:
— Поедете со мной, комиссар?
— Да, Чанц, я поеду с вами, — ответил тот неожиданно.
— Хорошо, — сказал Чанц в замешательстве, ибо никак не рассчитывал на такой ответ. — В семь.
В дверях он еще раз обернулся:
— Вы ведь тоже были у фрау Шенлер, комиссар Берлах. Вы ничего там не нашли?
Старик ответил не сразу, сперва он запер папку в письменном столе и положил ключ в свой карман.