Много лет пройдет. И песне
Снова встретиться с тобой,
Может быть, нужней и лестней,
Чем наследнице любой.
Вот она идет по тропке,
Опустивши долу взгляд,
Неуверенно и робко
И со сверстницами в ряд.
Ты глядишь, не понимая,
Кто она в твоей судьбе,
Вся теперь как бы чужая,
Незнакомая тебе.
Где-то в давке, в книжной лавке
Разглядишь, в конце концов,
Бывшей золушки-чернавки
Позабытое лицо.
И по родинкам, приметам,
По разрезам губ и глаз
Ты узнаешь дочь поэта
В первый и последний раз.
* * *
Над трущобами Витима,
Над косматою землей,
Облаков зловещих мимо
Я лечу к себе домой.
И во чреве самолета,
Как Иона у кита,
Я прошу у шеф-пилота:
Ради Господа Христа,
Донеси меня до юга,
Невредимым донеси,
Пусть меня забудет вьюга
Хоть на месяц на Руси.
Я срисовывал бы чащи,
Только в них войдет гроза,
Солнцу б я как можно чаще
Попадался на глаза.
В посрамленье злой мороки,
В просветление ума,
Я б успел составить строки,
Что шептала мне зима.
Перед аэровокзалом
Горло сдавит тошнота:
Снова — пропасти, провалы,
Под ногами — пустота.
У меня сейчас воочью,
А не только между строк,
Неустойчивую почву
Выбивают из-под ног.
Вижу, как, вращая крылья,
Самолетный вьется винт,
С давней раны, с давней боли
Мне разматывают бинт.
Открывая, обнажая,
Растревоженную вновь,
Чтоб могла рука чужая
Разодрать ту рану в кровь.
Там, в своей пурге-тумане,
Мне не стоило труда
Кровь любой подобной раны
Удержать кусками льда.
Я стою, не веря в лето,
И искать не знаю где
Медицинского совета,
Чтоб помочь моей беде.
Но твое рукопожатье
Так сердечно горячо;
Птицы ситцевого платья
Мне садятся на плечо.
И знакомое лекарство
Тихо капает из глаз —
Драгоценное знахарство,
Исцеляющее нас.
Вот я таю, как ледышка,
От проклятых этих слез,
Душу мне еще не слишком
Остудил земной мороз.
Концерт
Скрипка, как желтая птица,
Поет на груди скрипача;
Ей хочется двигаться, биться,
Ворочаться у плеча.
Скрипач ее криков не слышит,
Немыми толчками смычка
Он скрипку все выше, все выше
Забрасывает в облака.
И в этой заоблачной выси
Естественный климат ее,
Ее ощущенья и мысли —
Земное ее бытие.
Но всякий, имеющий уши,
Да слышит отчаянья крик,
Который нам в уши обрушит
До слез побледневший старик.
Он — гения душеприказчик,
Вспотевший седой виртуоз,
Пандоры окованный ящик
Он в зал завороженный внес.
Он смело сундук открывает
Одним поворотом ключа,
Чтоб нас отогнали от рая
Видения скрипача.
Чтоб после небесной поездки
Вернуться на землю опять
И небу чужому в отместку
Заплакать и загоревать.
И мы, возвращаясь к земному,
Добравшись по старым следам
К родному знакомому дому,
Мы холод почувствуем там.
Мы чем-то высоким дышали.
Входили в заветную дверь...
Мы многое людям прощали,
Чего не прощаем теперь.
* * *
Мы гуляем средь торосов
В голубых лучах луны,
Все проклятые вопросы,
Говорят, разрешены.
Но луна, как пряник мятный,
Детский пряник ледяной,
Вдруг покатится обратно,
И — покончено с луной.
И, встревоженное чудом,
Сердце дрогнет у меня,
Я достану из-под спуда,
Из подполья злого дня,
Все, что плакало и пело,
Путевую жизни нить,
Что своим усталым телом
Я пытался заслонить