Весною все кричало, пело,
Река гремела возле скал,
И торопливо, неумело
В подлеске ландыш зацветал.
Но день за днем одно ненастье,
И редкий, жгучий солнца луч
Как ослепительное счастье
Порой выглядывал из туч.
За эти солнечные нити
Цветок цеплялся как слепой
И лез туда в поток событий,
Готовый жертвовать собой.
И кое-как листы расправя,
И солнцу выйдя на поклон,
О славе думать был не вправе,
О слове вольном думал он.
6
Так где же песня в самом деле?
Немало стоило труда,
Чтоб разметать слова в метели,
Их завалить кусками льда.
Но песня петь не перестала
Про чью-то боль, про чью-то честь.
У ней и мужества достало
Мученья славе предпочесть.
Она звучит в едином хоре
Зверей, растений, облаков.
Ей вторит Берингово море —
Стихия вовсе не стихов.
И на ветру скрипят ворота
Раскрепощенных городов,
И песня выйдет из болота
И доберется до садов.
Пусть сапоги в грязи и глине,
Она уверенно идет.
И рот ее в лесной малине,
Сведенный судорогой рот.
Она оранжевою пылью
Покрыта с ног до головы,
Она стоит таежной былью
Перед заставами Москвы.
Она свои расскажет сказки,
Она такое пропоет,
Что без профессорской указки
Едва ли школьник разберет.
И ей не нужно хрестоматий —
Ей нужны уши и сердца
И тот, дрожащий над кроватью,
Огонь лучинного светца,
Чтоб в рукописной смутной строчке
Открыть укрывшуюся суть
И не искать ближайшей точки,
А — до рассвета не уснуть.
* * *
Ни шагу обратно! Ни шагу!
Приглушены сердца толчки.
И снег шелестит, как бумага,
Разорванная в клочки.
Сухой, вездесущий, летучий,
Он бьет меня по щекам,
И слишком пощечины жгучи,
Чтоб их отнести к пустякам...
Плавка
Пускай всем жаром изложенья
Течет в изложницы металл —
Стихов бесшумного движенья
Тысячеградусный накал.
Пускай с самим собою в споре
Так много тратится труда —
Руда, в которой примесь горя,
Не очень плавкая руда.
Но я ее засыплю в строки,
Чтоб раскалилась добела,
Чтоб из огня густым потоком
Жизнь в формы слова потекла.
И пусть в той дерзостной отливке
Смиренье стали огневой
Хранит твоих речей отрывки
И затаенный голос твой.
Ты — как закваска детской сказки
В земной квартирной суетне,
Где страсть совсем не для острастки
Дается жизнью нынче мне.
Бумага
Под жестким сапогом
Ты захрустишь, как снег,
Ты пискнешь, как птенец.
Но думать о другом
Не может человек,
Когда он не мертвец.
Напрасно со стола
Упала, шелестя,
Как будто слабый стон
Сдержать ты не могла,
И падаешь, грустя,
На каменный балкон...
Пень
Эти россказни среза,
Биографию пня
Прочитало железо,
Что в руках у меня.
Будто свиток лишений
Заполярной судьбы,
Будто карта мишени
Для учебной стрельбы.
Слишком перечень краток
Наслоений годов,
Где тепла отпечаток
И следы холодов,
Искривленье узоров,
Где больные года
Не укрылись от взоров
Вездесущего льда.
Перемят и закручен
Твой дневник путевой,
Скрытый ворохом сучьев,
Порыжелой травой.
Это скатана в трубку
Повесть лет временных
В том лесу после рубки
Среди сказок лесных.
Хрусталь
Хрупка хрустальная посуда —
Узорный рыцарский бокал,
Что, извлеченный из-под спуда,
Резьбой старинной заблистал.
Стекло звенит от колыханья,
Его волнуют пустяки:
То учащенное дыханье,
То неуверенность руки.