В привычный час ложится иней,
И тает он в привычный час,
И небосвод индиго-синий
Неутомимо давит нас.
И слышен тонкий запах тленья,
Весенний наступает час,
И прошлогодние растенья
Являются в последний раз.
* * *
Стихи — это стигматы,
Чужих страданий след,
Свидетельство расплаты
За всех людей, поэт.
Искать спасенья будут
Или поверят в рай,
Простят или забудут...
А ты — не забывай.
Ты должен вечно видеть
Чужих страданий свет,
Любить и ненавидеть
За всех людей, поэт.
Вечерняя звезда
Овраг наполнится угаром
И гнилью теплой и сухой.
В лесу запахнет скипидаром,
Как в живописной мастерской.
У яблонь запах громче грома.
Взошла вечерняя звезда.
И ветер вьется возле дома,
Не убегая никуда.
Гарибальди в Лондоне (Речь на завтраке у лорд-мэра)
Благодарю, благодарю за честь...
Прошу прощения — я должен сесть.
Нога болит от раны пулевой,
И каждый мускул будто неживой...
Я выслушал приветственную речь
И вижу ваш подарок: это — меч!
Подарком этим я немало удивлен:
Ведь я не Цезарь, не Наполеон.
Я не люблю военных ремесло —
Профессию, рождающую зло.
Простой крестьянин, а не генерал,
За дом родной я нынче воевал.
Бандиты ворвались в отцовский дом,
И я судил их собственным судом, —
Снял со стены охотничье ружье,
Чтоб счастье жизни защитить свое...
Был в перестрелке, кажется, убит
Ворвавшийся в отцовский дом бандит.
Я не считал моих побед и бед
На протяженьи многих тяжких лет...
Рубаха красная, надетая на мне,
Не знак пожара, не призыв к войне.
Ведь в этот алый цвет всегда одет
Крестьянской жизни трудовой рассвет.
Прошу прощенья, дамы, господа,
Я не солдат, я человек труда.
Вся жизнь моя — прямой тому пример.
Здоровье ваше, господин лорд-мэр!
Устье ручья
Безвестный ручей,
Безымянный, ненужный,
Для наших ночей
Недостаточно южный,
Где чаек полет
И полярное лето,
Светящийся лед
Изумрудного цвета.
Забытый зимой
В недоступном ущелье,
Зимою самой
На моем новоселье,
Где прямо вперед
Через лед трехметровый
Летит водомет,
От заката багровый.
И, темной реки
Замедляя теченье,
Бегут пузырьки
Огневого свеченья.
Бирюза и жемчуг
Смешаю вместе уксус и слюду,
Чтоб минерал скорее умирал,
И точат слезы камень-бирюзу,
И умирает синий минерал.
А жемчуг задыхается во тьме,
Теряет краски, цену и судьбу,
И не под силу жить ему в тюрьме,
Лежать живым в повапленном гробу.
Он жив — на пальце, вделанный в кольцо,
И полон человечьей теплоты,
Он сохраняет светлое лицо,
Он сохраняет жизнь свою — как ты.
Кипрей
Там был пожар, там был огонь и дым.
Умерший лес остался молодым.
Ища следы исчезнувших зверей,
В лиловый пепел вцепится кипрей
И знаки жизни, что под цвет огня,
Раскинет у обугленного пня —
И воскресит таежную траву,
Зверей, и птиц, и шумную листву.
Горная минута
Так тихо, что пейзаж
Как будто нарисован —
Пастельный карандаш,
Перекричавший слово.
Беспечный человек,
Дивлюсь такому чуду,
Топчу нагорный снег,
Как битую посуду.
Здесь даже речки речь
Уму непостижима,
Туман свисает с плеч —
Накидка пилигрима.