Можно, оказывается, как герой рассказа «О любви», всю жизнь таить свое чувство от любимой женщины (чужой жены), не поддаваться страсти, входить в положение – и очнуться с ощущением потерянной жизни: «Целуя ее лицо, плечи, руки, мокрые от слез, – о, как мы были с ней несчастны! – я признался ей в своей любви, и со жгучей болью в сердце я понял, как ненужно, мелко и как обманчиво было все то, что мешало нам любить. Я понял, что когда любишь, то в своих рассуждениях об этой любви нужно исходить от высшего, от более важного, чем счастье или несчастье, грех или добродетель в их ходячем смысле, или не рассуждать вовсе» («О любви»).
Но можно, подобно герою «Учителя словесности», сделать предложение, благополучно жениться, а потом задыхаться от обступившего «счастливого» быта и изливать свое отчаяние в дневнике.
Счастье и в том, и в другом случае предполагается в другом, упущенном, варианте.
И еще одна внезапная поздняя любовь, создающая ситуацию, безболезненный выход из которой найти невозможно («Дама с собачкой»).
И еще одно внезапное расставание, когда герой непонятно почему, без видимых причин, отказывается от борьбы за свое счастье («Дом с мезонином»).
В этих частных случаях, чаще всего бесконечно грустных, тем не менее намечается некая общая тенденция. Чувство горит полно и ярко, пока оно не имеет конкретного предмета. Задыхается от упоения, от радости жизни героиня рассказа «После театра», так и не решившая, кто любит ее и кого любит она: «Быть нелюбимой и несчастной – как это интересно!» Но любовь гаснет, осложняется вечной рефлексией и привычным страхом, когда необходим какой-то решительный шаг, резкое движение.
«Пофилософствовать насчет любви N. мог, но любить – нет», – выводит Чехов, как это часто у него бывает, общую формулу в записных книжках. Она не раз конкретизируется в повестях и рассказах.
Фабула «Верочки» напоминает тургеневскую «Асю». Однако здесь «русский человек на рандеву» оказывается в максимально выигрышной позиции. Между чеховскими персонажами, в отличие от тургеневских, нет внешних барьеров вроде тайны происхождения героини или опекающего ее осторожного брата. Огнев молод, свободен, тонок, поэтичен, увлечен героиней, к тому же она сама объясняется ему в любви. Казалось бы, «тут позвольте мне жениться». Вместо этого герой испытывает «резкое, неприятное чувство неловкости», потом бормочет что-то невразумительное, злится на себя, раздражается на нее – и, кажется, опять успокаивает себя «философскими» мыслями о бессилии души и ранней старости.
«Первый раз в жизни ему приходилось убедиться на опыте, как мало зависит человек от своей доброй воли, и испытать на себе положение порядочного и сердечного человека, против воли причиняющего ближнему жестокие, незаслуженные страдания. ‹…› Ему хотелось найти причину своей странной холодности. Что она лежала не вне, а в нем самом, для него было ясно. Искренно сознавался он перед собой, что это не рассудочная холодность, которою так часто хвастают умные люди, не холодность себялюбивого глупца, а просто бессилие души, неспособность воспринимать глубоко красоту, ранняя старость, приобретенная путем воспитания, беспорядочной борьбы из-за куска хлеба, номерной бессемейной жизни».
«Иван Алексеевич Огнев помнит…» – начинается рассказ. Хотя о дальнейшей судьбе героя ничего не известно, возможно, воспоминание об этом вечере останется лучшим в его жизни, точно так же, как воспоминаниями о несбывшемся живет художник в «Доме с мезонином»: «А еще реже, в минуты, когда меня томит одиночество и мне грустно, я вспоминаю смутно, и мало-помалу мне почему-то начинает казаться, что обо мне тоже вспоминают, меня ждут и что мы встретимся… Мисюсь, где ты?»
Вместо людей сталкиваются где-то в мировом эфире их смутные воспоминания. Праздник души кончается слишком быстро. «Трезвое, будничное настроение овладело мной, и мне стало стыдно всего, что говорил у Волчаниновых, и по-прежнему стало скучно жить» («Дом с мезонином»).
«Русский человек любит вспоминать, но не любит жить», – замечено в повести «Степь». Лишь в редких случаях Чехов дает ситуацию рандеву в непосредственном переживании («После театра»). Чаще же она, даже когда повествование ведется в настоящем времени, имеет привкус воспоминания, всегда придающего сюжету печально-ностальгический оттенок: в споре со временем нет победителей.
В старой иронической притче намеревающийся жениться юноша приходит к мудрецу, спрашивает, стоит ли ему делать этот шаг, и получает ответ: «Поступай как угодно, все равно пожалеешь».