И опять они согласились, продолжая подмигивать друг другу и на мой счет отпуская двусмысленные улыбочки.
– По местам!.. – рявкнул Безменов и растолкал всю группу.
– Позвольте, – еще раз попросил я, и все остановились. – Я ведь не сказал еще своего «во-вторых»…
– Что это еще за диктатура? – заворчала компания. – Авторская диктатура!?
– Да, авторская диктатура, – спокойно подтвердил я.
– На три главы я не согласен. Довольно с вас и одной…
Лица вытянулись. Лишь Сидорин с Аполлоном стали на мою сторону.
– Правильно, – сказали они в один голос, – должна быть одна заключительная глава…
А потом загвоздил один Сидорин:
– Будет одна глава. Одна глава. Понимаете?.. Повторите – «одна глава».
– О-одна-а гла-ава-а… – хором повторила вмиг загипнотизированная компания.
– И эту главу даст дьякон, – вставил я, а Сидорин подхватил:
– … даст дьякон… Повторите: «даст дьякон»…
– Да-аст дьяко-он… – как эхо, прозвучало в знойном воздухе.
– Потому что, – снова перебил я его, находя, что бунтари достаточно загипнотизированы, – потому что, если дать три главы, получится скучная канитель… будут повторения и ничего оригинального. Дьякон же, как центральное лицо романа (я немного польстил ему: у меня несколько центральных лиц), должен дать эту главу и дать оригинально…
– Согласен, – сказал дьякон и умильно поклонился, но на этот раз ни задом, ни передом не зацепил никого.
– Правильное дело!.. – возгласили вместе Сидорин и Аполлон.
Но компания опять заворчала.
Я-то понимал, почему «авантюристы» стали на мою сторону: их положение было весьма щекотливо. Ну какой бы финал они могли дать при своей роли «контриков»?..
– Вы согласны? – снова вмешался Сидорин. – Вы согласны. Повторите.
– «Вы согласны…» – эхом отозвалась компания.
– Не вы, а мы… – поправил Сидорин. – Не вы, а мы. Повторите.
– «Не вы, а мы…» – повторила компания.
Сидорин плюнул и отошел в сторону.
– По местам!.. – снова проревел Безменов и растолкал всю группу.
Дьякон моментально повалился на камни и снова замазал себе киноварью лицо, руки и ноги. Сидорин и Аполлон загремели в «Долину». Откуда-то примчался англичанин и, обнажившись до костей, распластался у опушки леса. Безменов и Востров – один с детрюитной рудой на спине, другой с палочкой в руках – стали в неподвижные позы около полуистерзанного дьякона. Вся остальная недействующая братия, как-то: Синицына, Настасья и я, – укрылась за ближайшим камнем.
– Начинай, дьякон!.. – крикнул я, вооружаясь карандашом и блокнотом.
Дьякон приподнял изгрызанное лицо и что-то шепнул «искателям детрюита». Те поспорили, но согласились.
– Вы должны уйти со сцены… – донеслось до меня дьяконское. – Останусь я один и тогда…
– Ну-ну… – нетерпеливо крикнул я.
– На-ачинаем… – хором отвечали трое, и мой карандаш забегал по бумаге.
Глава двадцать третья
…Безменов обернулся, кого-то или что-то отыскивая взглядом.
– Здесь дьявольское пекло, – сказал он, – удивляюсь вкусам дьякона… Пойдем, что ль, в пещеру. Там все-таки не так жарит…
Востров давно хотел предложить подобное же, изнывая под тяжестью детрюита, но его удерживала одна мысль, привести в исполнение которую он не решался.
– Слушай, – сказал он нерешительно и немного смутясь. – Все-таки с дьяконом я прожил шесть лет под одной крышей… Какой бы он ни был паршивец, неудобно все же оставлять его на съедение шакалам: ведь они всякую падаль лопают…
– Ладно, – согласился Безменов, учтя благородные чувства друга. – Но куда же мы его денем?..
– Здесь две пещеры, – живо заговорил Востров, – мы его положим в одну и завалим камнями…
Друзья перенесли бренные останки дьякона в одну из пещер и, заложив ее камнями, сделали на внешней стене короткую надпись:
«Здесь покоятся мощи авантюро-диакона Ипостасина Василия, иже на сороковом году своей жизни, в лето от нашей эры VI, скончался в бозе и в Абхазии и так далее».
Потом они укрылись в соседней пещерке.
– Сколько жизней унесла эта штучка, – задумчиво произнес рабфаковец, разглядывая смертоносную палочку, за которой он гонялся, ни разу ее не видя.
– Да, братец ты мой, – горделиво отозвался Митька и скромно добавил: – Из-за этой штучки я чуть с ума не сошел…
Рабфаковец глянул на него с участием, и Митька потупил глаза… Потом поднял их и с живостью произнес: