Пончик. Человек! Живой! Дошла моя молитва! (Бросается к Маркизову, обнимает его.) Да вы Маркизов?!
Маркизов. Я, я — Маркизов! Вот видите, гражданин, погибаю! (Обнимает Пончика и плачет.)
Пончик. Нет, стало быть, я не сумасшедший. Я узнал вас! А вы меня?
Маркизов. Вы кто же будете?
Пончик. Да как же вы не узнаете меня, боже ты мой! Узнайте, умоляю! Мне станет легче...
Маркизов. Я почему-то вижу плохо, гражданин.
Пончик. Я — Пончик-Непобеда, известнейший литератор! Припомните, о боже, ведь я же с вами жил в одном доме! Я вас хорошо помню, вас из профсоюза выкинули за хулиган... Ну словом, вы — Маркизов!
Маркизов. За что меня выгнали из профсоюза? За что? За то, что я побил бюрократа? Но а как же гадину не бить? Кто его накажет, кроме меня?.. За то, что пью? Но как же пекарю не пить. Все пили: и дед, и прадед. За то, что книжки читал, может быть? А кто пекаря научит, если он сам не будет читать? Ну ничего. Потерпите. Сам изгонюсь. Вот уж застилает вас, гражданин, туманом, и скоро я отойду...
Пончик. Теперь уже о другом прошу: сохранить жизнь гражданину Маркизову. Не за себя молюсь, за другого.
Маркизов. Гляньте в окно, гражданин, и вы увидите, что ни малейшего бога нет. Тут дело верное.
Пончик. Ну кто же, как не грозный бог, покарал грешную землю!
Маркизов (слабо). Нет, это газ пустили и задавили СССР за коммунизм... Не вижу больше ничего... О, как это жестоко — появиться и исчезнуть опять!
Пончик. Встаньте, встаньте, дорогой!
Ефросимов появляется с узлом и сумкой. При виде Пончика и Маркизова остолбеневает. Пончик, увидя Ефросимова, от радости плачет.
Ефросимов. Откуда вы, люди? Как вы оказались в Ленинграде?
Пончик. Профессор... Ефросимов?..
Ефросимов (Пончику). Позвольте, вы были вечером у Адама... Это вы писали про колхозниц?
Пончик. Ну да. Я! Я! Я — Пончик-Непобеда.
Ефросимов (наклоняясь к Маркизову). А этот? Что с ним? Это он, напавший на меня!.. Значит, вы были в момент катастрофы в Ленинграде, как же вы уцелели?!
Маркизов (глухо). Я побежал по улице, а потом в подвале сидел, питался судаком, а теперь помираю.
Ефросимов. А... стукнула дверь! Вспоминаю... (Пончику.) Отвечайте — когда я снимал Еву и Адама, вы показались в комнате?
Пончик. Да, вы меня ослепили!
Ефросимов. Так, ясно. (Маркизову.) Но вы, вы — непонятно... Как на вас мог упасть луч? Вас же не было в комнате?
Маркизов (слабо). Луч? А? Я на окно влез.
Ефросимов. А-а-а... Вот, вот какая судьба... (Зажигает луч в аппарате, освещает Маркизова. Тот шевелится, открывает глаза, садится.) Вы видите меня?
Маркизов. Теперь вижу.
Ефросимов. А нога?
Маркизов. Легче. О... дышать могу...
Ефросимов. Ага. Вы видите теперь... Вы назвали меня буржуем. Но я не буржуа, о нет! И это не фотографический аппарат. Я не фотограф, и я не алкоголик!!
В громкоговорителе слышна музыка.
Маркизов. Вы, гражданин, ученый. Какой же вы алкоголик! Позвольте, я вам руку поцелую... И вам скажу стихи... Как будто градом ударил газ... Над Ленинградом, но ученый меня спас... Руку давайте!
Ефросимов. Подите вы к черту!! Я ничего не пью. Я только курю...
Маркизов. Ай, злой вы какой... Папиросу? Курите на здоровье, пожалуйста...
Ефросимов (истерически). Какое право вы имеете называть меня алкоголиком? Как вы осмелились тыкать мне кулаком в лицо?! Я всю жизнь просидел в лаборатории и даже не был женат, а вы, наверное, уже три раза... Вы сами алкоголик! Утверждаю это при всех и вызываю вас на суд. Я на вас в суд подам!!
Пончик. Профессор, что вы?!
Маркизов. Гражданин, милейший человек, успокойся! Какое там три раза! Меня по судам затаскали, ну заездили буквально. Ах, великий человек! Дышу я... Хлебните...
Ефросимов. Я не пью.
Маркизов. Как можно не пить. Вы помрете от нервов.
Музыка в громкоговорителе прекращается.
Я ж понимаю... Я сам в трамвай вскочил... А кондукторша мертвая. А я ей гривенник сую... (Вливает в рот Ефросимову водку.)
Ефросимов. Вы дышите свободно?