Об этом речи, выходит, нет.
Речь идет о постыдстве, о казни материнства, женщиной, способной рожать.
Вариант первый предполагает человеческую подлость, в данном случае сугубо женскую подлость — и больше ничего.
Никаких оправданий нет и быть не может.
Налицо признаки благополучия — материального, имеется в виду, — умысла, осквернения материнства, боязнь за собственную судьбу, точнее — за собственную шкуру.
Подлее этого трудно придумать.
Вариант второй имеет, так сказать, привходящие обстоятельства.
Нельзя сказать, чтобы обстоятельства эти вызывали сочувствие, приязнь, скидку, — ни в коем случае. Современное законодательство признает их отягчающими обстоятельствами, и это вполне справедливо.
Однако они есть, и это очевидно.
Что за обстоятельства?
Беспутная, порой развратная жизнь и пьянство.
Сразу сделаю необходимую и важную, на мой взгляд, оговорку. О пьянстве много говорят, много пишут. Ясное дело, прежде всего беспокоят прогулы — как следствие пьянства, плохая, некачественная работа, дисквалификация людей: что может доброго сделать человек с трясущимися руками и мутным взглядом? Пьяному, гласит народная мудрость, море по колено, ему все легко: от оскорбления, мордобоя до воровства, до домашнего террора, до нарушения самой святой истины.
И все же, как ни крути, все это первичные, лежащие на поверхности итоги пьянства. О следствиях — самых страшных, человеческих следствиях тяжкого этого зла — говорим мы неохотно, как правило, не углубляясь далее разрушенных семей.
А следствие его куда глубже! Уходит в пространство и время злобная сила водки, необратимо ломая судьбы и жизнь.
Так вот, вариант второй — это мать, лишенная судом, а значит, государством родительских прав, и в ста случаях из ста мать эта — пьющая.
Та, первая, в модной когда-то болонье, растоптала материнство умышленно; другая, расхристанная, неопрятная, с синяком под глазом, с трясущимися руками, несвязной речью, тусклым, не вполне осознанным взглядом, тоже растоптала материнство, правда, вроде бы неумышленно: водка погубила.
Однако есть ли разница? В чем она? Ведь разницу нужно судить по результату. А он одинаков.
А если говорить про результат отдаленный, то и в лучшем случае — подчеркнем эти слова: в лучшем случае, они много значат — мука станет трехсторонней, мучиться будет не только пьянчужка-мать, не только несчастная родня и окружение, но и подросший ребенок — мучиться сознанием неполноценности собственной матери, ее никчемной, исковерканной жизнью со всеми ее, рикошетом попадающими, бедами. Повторим: в лучшем случае.
На этот лучший случай сильно надеется государство, сильно, ничего не скажешь. Самый главный признак человечности, на мой взгляд, признак истинного гуманизма состоит в том, чтобы человеку, который споткнулся, дать шанс, дать попытку выпрямиться, починить свою жизнь, исправить ее, улучшить.
В ситуации, когда речь идет о материнстве, есть что сравнить.
Родительских прав человека лишает суд по всем, понятно, правилам строгого правосудия: судья, народные заседатели, прокурор, адвокат, свидетели — уйма народу выясняют все подробности дела, чтобы вынести заключительный вердикт. И он, этот приговор, справедлив всесторонним, доскональным, привередливым, если хотите, выяснением всех, самых мельчайших обстоятельств. Словом, материнства лишает общество, и, пожалуй, лишь в кричащих случаях, когда без этого обойтись невозможно.
При этом: возбуждает дело, как правило, общественность, милиция, школа — судьба ребенка у всех на виду и всех беспокоит.
При этом: стоит родителям, читай — матери, исправиться, бросить пьянку, заняться воспитанием, хотя бы элементарным, приняться за работу, и наше общество дает ей шанс пересмотреть дело, вернуть назад утраченные права.
При этом: даже лишенной родительских прав однажды, затем эти права восстановившей и вновь потерявшей их женщине снова дается этот спасительный для нее — как для человека и как для матери — шанс: попробуй еще. И еще, и еще. Человеку верят до последнего. Если хотите, до самого последнего.
При этом: закон щадит самое святое родительское право человека, совершившего даже высшее по тяжести деяние.
При этом: мать, лишенная родительских прав, не лишена возможности видеть своих детей, говорить с ними. И хотя, по правде сказать, далеко не всегда это общение приносит пользу ребенку, в возможности видеть своих детей тоже много по-человечески понятного.